Знак Саламандры - Мария Камардина
Он кивает на карту в моей руке и отворачивается, чтоб налить воды. Я смотрю ему в спину и со странным равнодушием думаю, что теперь понятно, почему утром цыганок не оказалось в камере.
– Я сперва подумал, что тоже медсестра. Пульс пощупала, давление померила, халат этот белый. Начал говорить, что мне надо уйти, а она…
А она достала карты. Я прикрываю глаза и почти наяву вижу, как Маргарита раскладывает по больничной койке яркие прямоугольнички и говорит, говорит, говорит… А потом уходит, оставив на тумбочке бубнового валета, а в кое-чьей бестолковой голове – мысль о Саламандре.
– Хочешь сказать, что вот так пришла к тебе незнакомая тётенька, велела рискнуть жизнью… Жизнями. – Голос вздрагивает, и я запиваю неприятные слова глотком кофе. – И ты послушно побежал? То есть я всё понимаю, но нельзя было подождать хотя бы результатов экспертизы?
Сашка медленно оборачивается и криво усмехается:
– Она сказала, что если я не пойду сейчас, то больше тебя никогда не увижу. – Я открываю рот, и он поспешно поправляется: – То есть не в том смысле, что угрожала. Скорее как предсказание. Я поверил. Я, знаешь ли, такие вещи чувствую.
Он снова умолкает, запивает таблетку. Я смотрю на карту и пытаюсь отогнать неуместный вопрос – как же она гадала с неполной колодой, дама же осталась у меня?.. И зачем всё это вообще? Очевидно, что Маргарите от меня что-то нужно, но вот что…
Коротко рассказываю Сашке о своей встрече с цыганками, и некоторое время мы молчим, пялясь друг на друга.
– Может, и правда позвонить ей? – предлагает он. – Вдруг чего полезного скажет.
Звонить подозрительной тётке мне совсем не хочется, но мысль всё же здравая. Теперь уже я выбираюсь в коридор потрошить сумку. Помню, что клала карту с номером телефона в косметичку, но на ощупь в темноте ничего не находится. Возвращаюсь на кухню, вытряхиваю на стол всё содержимое сумки: расчёска, зеркальце, упаковка бумажных платочков, мятные леденцы, горсть мелочи, визитки следователя и адвоката, убежавшая помада… Две помады, и тушь, и флакончик мицеллярной воды.
А косметичка расстёгнута, и внутри только палетка с тенями. Но ведь карту я точно убирала внутрь, и молнию застёгивала, и на полу в камере ничего не было, когда я уходила. Нет, оно, конечно, тюрьма, и всякие криминальные элементы там водятся в ассортименте, но вот чтоб украсть из чужой косметички игральную карту и больше ничего не тронуть…
Мистика.
Сашка жмурится и широко зевает, прикрывая рот ладонью.
– Ладно, утро вечера мудренее. Завтра влезем в сеть, сейчас у всякой уважающей себя гадалки личный сайт есть. – Он косится на окно, потом на часы, потом на меня. Вздыхает и решается: – Выгонишь?
Я бы и рада, наверное. Но тут наконец просыпается совесть и начинает нудеть, что человек вот только что из больницы, весь день занимался моими делами, чуть не помер в процессе, но вытащил из изолятора, до дома довёз, ужин приготовил… А на часах половина двенадцатого, и куда я его выгоню, ему же за руль нельзя, он так зевает, что как бы челюсть не вывихнул!
Тоже вздыхаю и качаю головой:
– Только без глупостей, ясно?
Сашка расплывается в такой довольной улыбке, что я немедленно начинаю жалеть о своём решении. Но ему хватает ума помолчать, и я иду добывать из антресоли спальник, а из шкафа запасное полотенце. На кухне звякает посуда, потом хлопает дверца холодильника, и снова звяканье, плеск воды, какое-то шуршание. Ёлочки-иголочки, что ж ты хозяйственный, а…
Интересно, если взять и выйти за него замуж, он так и будет мыть посуду по доброй воле или превратится в тыкву? Хотя он мне ничего ещё и не предлагал. И вообще, какое «замуж», когда вокруг такое творится!..
Не о том я думаю.
Сашка проходит из кухни в ванную, включает воду. Я быстренько скидываю халат, залезаю под одеяло, отворачиваюсь носом к стенке, пытаясь не придавить забравшегося следом дракона. Но, как только закрываю глаза, вижу перед собой огненный взгляд Саламандры.
Она сказала: «Найди виновного». Сказала: «Ты наша», и цыганка говорила то же самое. И что, интересно, они обе имели в виду – неужели мою бестолковую магию, которую я еженедельно глушу уколами? В цыганской песне было что-то про ведьм, но не могу же я в самом деле считаться ведьмой, я ведь почти ничего об этом не знаю!
И как я могу быть связана с убийством? Если Саламандра сочла меня невиновной, значит, мои эмоции и вызванный ими магический всплеск ни при чём. Но кто тогда? Откуда мне начинать?
Древние римляне говорили – ищи выгоду. Если смотреть со стороны, я действительно самый подходящий кандидат, и мотивы у меня есть. Но мир же вокруг меня не вращается, в конце концов. Сходим с пьедестала, осматриваемся вокруг…
Девочки из канцелярии? Да, они были рядом в момент убийства. Но каждая – на своём рабочем месте, и, насколько я успела понять, ни одну Алёна не выбесила настолько, чтобы принимать крайние меры. Да и не пошли бы они с нею в пиццерию, если б испытывали сильную неприязнь… Разве что пошли и отравили.
Вместо Саламандры мне представляется лицо Валентины Владимировны с укоризненной улыбкой. Нет, она бы не позволила разводить в канцелярии серьёзные конфликты. Если учитывать её дар сглаживать негативные эмоции, вообще удивительно, как мне удалось сорваться. Впрочем, у нас-то с Алёной нелюбовь давняя и крепкая…
Была.
Поворачиваюсь на другой бок, Гошка недовольно шебуршится за спиной. Тут же хлопает дверь ванной, а в коридоре щёлкает выключатель. Я замираю и наблюдаю из-под ресниц, как Сашка в темноте чуть ли не на цыпочках проходит к разложенному на полу спальнику. Свет уличного фонаря пробивается сквозь тюлевую занавеску, на пару мгновений обрисовывая силуэт – искры на мокрых волосах, плечи, спина…
Дальше я зажмуриваюсь и усиленно делаю вид, что мне совсем неинтересно. Подумаешь, полуголый мужик. Мне тут о серьёзных вещах думать надо, между прочим!
– Приятных снов, – слышится у самого уха.
Я подскакиваю от неожиданности, и вместо поцелуя в щёчку получаю лбом в висок, аж звёздочки перед глазами замелькали. Первая мысль – выгнать его отсюда нафиг, хотя бы на кухню, но, пока я шиплю, потираю
