Адвокат Империи 7 - Ник Фабер
— Мы разговаривали с вами по телефону, — добавила Настя с тёплой улыбкой.
— Да. Да, я помню вас, — отозвалась Котова, бросив подозрительный взгляд на Лазареву. — Ваша фамилия… я видела название фирмы и…
— Да, — с тёплой улыбкой кивнула Настя. — Это компания моего отца.
Обычно такое заявление дарило клиенту чувство облегчения. Всегда приятно знать, когда твоим делом занимается тот, чьё имя стоит в названии фирмы. Даже если это и не сам её владелец. Это рождало логичную мысль, что в такой ситуации компания серьёзнее и ответственнее отнесётся к их делу.
Тут же… реакция оказалась странной.
— Анастасия — опытный и крайне профессиональный юрист, — произнёс я.
— Поверьте, мы приложим все усилия, чтобы помочь вам, — тут же добавила Настя.
Лиза бросила в сторону Лазаревой ещё один короткий взгляд. В её эмоциях скользнули отвращение и… я так до конца и не понял, что именно. Странно. Чем Настя могла вызвать у неё подобного рода эмоции?
Ладно. Что толку гадать.
— Елизавета, мы будем заниматься вашим делом, — сообщил я. — Но, думаю, Настя вам уже это и так сказала. Теперь же мы хотели бы услышать эту историю от вас, если вы не против.
Елизавета со вздохом кивнула и заговорила.
Я читал материалы по её делу. Она подавала его сначала в полицию. Почти сразу же после того, как покинула стены приюта. По крайней мере, именно так было написано в тех документах, которые мы получили. По её же собственным словам, место, где она провела четыре с половиной года своей жизни, оказалось сущим адом. За красивым фасадом скрывались жестокость и бесчеловечное отношение к своим воспитанникам.
Видимо, на пути к превращению проблемных подростков в хороших и законопослушных граждан воспитатели не чурались самого широкого спектра действий. Начиная с угроз лишения еды, прогулок и общения с другими детьми и заканчивая принудительной изоляцией. Тех, кто, по мнению воспитателей, не соответствовал строгим критериям правильного поведения, помещали в изоляционные камеры, оставляя в полном одиночестве. Порой такого рода наказание могло длиться неделями и даже дольше.
По словам Елизаветы, она сама однажды провела в такой камере почти две недели. Два на полтора метра. Стальная койка с тонким матрасом и туалет. Всё. Никакого общения. Никакой связи с внешним миром. Даже окон не было. Просто бетонный мешок. Свет горел двадцать четыре часа в сутки. При этом, если надзирателям, другого слова я подобрать просто не мог, так хотелось, то они могли и не давать гостям этих прекрасных апартаментов спать.
Для тех, кто после всего вышеописанного всё ещё проявлял склонность к бунтарству, применяли старое и доброе физическое насилие под видом «воспитания». Учитывая контингент постояльцев приюта, применялось подобное часто.
Регулярные «наказания», как называли, их по словам Елизаветы, воспитатели, были такой же обыденностью, как восход солнца. Проще говоря, детей просто подвергали побоям, а в случае, если после подобных мероприятий оставались какие-то заметные следы, как правило, их просто списывали на несчастные случаи, а порой и вовсе не фиксировали.
— После такого нас просто отводили в медпункт, — рассказала Елизавета, теребя пальцами лямку рюкзака и глядя в стол. — Там они описывали произошедшее десятком способов, которые бы объяснили случившееся. Я видела, как одному мальчику сломали обе руки. Он был из новеньких. Его привезли всего за пару дней до этого. Он не хотел есть и постоянно кричал и ругался. Воспитатель просто сломал ему руки своей дубинкой. Обе. А потом нам сообщили, что он упал.
— Упал?
Я посмотрел на Настю. Кажется, у неё глаз дёрнулся. Сосредоточившись на её эмоциях, я почувствовал возмущение. Она была искренне шокирована этой историей.
— Как такое вообще можно скрыть? — спросила она.
— Не так уж и трудно, если медицинский персонал работает на вас, — произнёс я и посмотрел на Елизавету. — Я прав?
Котова молча кивнула.
— Хорошо. Даже если и так, кто-то должен был заметить это. — Настя нахмурилась и посмотрела на меня. — Такое не может продолжаться долго и так, чтобы никто не обратил внимание.
Я вздохнул и встал с кресла.
— Может, Настя. Особенно если есть определённые рычаги влияния. Плюс, не забывай, какой контингент представляют собой эти дети.
Мне даже не нужно было смотреть в сторону Елизаветы, чтобы понять, какое выражение сейчас было у неё на лице. Её биография не отличалась радужностью и светлыми перспективами. Отца не было. Мать наркоманка и закончила соответствующе. Передозировка оставила Лизу абсолютно одну в возрасте семи лет, после чего её кидали из одного детского дома в другой, пока она не попала в «Путь».
— Лиза, скажите мне, вы пытались сообщить об этом кому-нибудь?
— Я ходила в полицию, — негромко произнесла она. — Но мне там не поверили.
— Они ничего не сделали? — удивилась Настя.
— Сначала нет. Потом вроде кто-то ездил туда, но мне сказали, что оснований для возбуждения дела по моему заявлению нет. — Она смотрела в стол, даже не поднимая глаз в нашу сторону. — Я пыталась подать заявление ещё несколько раз. В других местах. Но каждый раз мне отказывали.
Услышав её ответ, Настя посмотрела на меня.
В её глазах застыл немой вопрос, но ответа на него у меня не было. Так что я просто пожал плечами. Причин подобной реакции со стороны наших стражей порядка могло быть полным-полно. Начиная от банальной взятки и заканчивая, как бы ни прискорбно это ни было, тем, что причины для возбуждения уголовного дела в действительности отсутствовали.
Или же, как вариант, их просто не нашли. И не потому, что плохо искали.
— Если там происходит такое, что почему мы слышим об этом впервые? — спросила Лазарева. — Я проверяла информацию по этому приюту. О нём пишут исключительно хорошие вещи и…
Звук истеричного смеха заставил её вздрогнуть.
— Я уверена, что не первая, кто попытался это сделать, — сквозь смех выдавила Лиза. — Но нам никто не поверит. Зачем? Мы отбросы. На нас всем плевать. Абсолютно. Кто мы такие? Малолетние преступники, которые портят картинку вашего прекрасного общества. Я вообще не понимаю, как моё дело попало к вам. Я ждала почти полгода, чтобы хоть кто-то за него взялся…
Так. Стоп.
— Вы уже подавали подобного рода прошения? — уточнил я.
— Да. Два раза. Сразу, как вышла из приюта и смогла найти хоть
