Прятки в облаках - Тата Алатова
— Угу, — пробормотала Маша и вдруг сообщила: — Глебов сегодня сказал, что хорошо бы уметь управлять своими влюбленностями. А Бойко сказал, что так будет неинтересно.
— Некоторые отвороты весьма эффективны, правда, обладают побочкой в виде депрессии, плаксивости, бессонницы. Человек снова и снова задает себе вопрос, а чтобы было, если бы он последовал зову сердца, а не разума.
— Ну и какой смысл от таких отворотов? — Маша задрала голову, глядя на Дымова. Он задумчиво разглядывал черно-белую фотографию Кати в личном деле.
— Вопрос приоритетов, Рябова, — ответил он медленно. — Чье счастье первично? Собственное или, скажем, — он постучал пальцем по фото, — ребенка.
Маша со вздохом открыла другую папку.
Дина Лерина смеялась на своем изображении. Ее школьный аттестат пестрел тройками, но результаты вступительных экзаменов был куда приличнее.
— А она вас, кстати, раскусила, — проговорила Маша, — ну, в том смысле, что вы не Лиза из Питера, а мой тайных охранник. Правда, не поняла, кто именно скрывается под фальшивой личиной — полиция, частное агентство или олень Васенька.
Дымов засмеялся:
— Очень хорошо. Злоумышленница должна знать, что вы под защитой. А проницательностью Лериной я не удивлен — она из очень интересной семьи потомственных гадалок. Ее бабушка, Антонина Лерина, была легендой, в матери дар проявился куда слабее, а в Лере, насколько мне известно, еще не проснулся вовсе. Мужчины же этой семьи ничем не примечательны.
— То-то Дина решила перебрать всех мальчиков в университете, — пробормотала Маша. — Ищет выдающегося, чтобы сломать традицию?
— Ну или просто наслаждается молодостью, — пожал плечами Дымов. — А вот это куда интереснее, посмотрите.
Он открыл перед ней папку с делом Арины Глуховой: мать — водитель троллейбуса, отец — начальник троллейбусного управления, у дочери блестящие оценки по точным наукам и плавающие по гуманитарным.
— Здесь пометка школьного психолога, — подсказал Дымов.
Маша вчиталась в мелкий, запутанный почерк.
— Как это «приступы агрессии на почве гениальности»? — не поняла она.
— Если говорить образно, то время от времени мозг Арины вскипает от перезагрузки, и ей необходимо выпустить пар. В средней школе произошло два инцидента: один раз она накричала на одноклассницу, во второй раз поколотила старшеклассника. В обоих случаях ничего не помнила после. С тех пор Арина обязана носить специальные амулеты, приглушающие ярость.
— В универе она нашла еще один способ расслабиться — выпивку, — произнесла Маша. — Вот же горе от ума.
У добродушной Ани Степановой в графе «отец» стоял пропуск, а мама работала директором детского сада.
— Ни братьев, ни сестер, единственный родитель вечно занят чужими детьми, — вставил Дымов. — Наверное, было одиноко так расти.
— Намекаете, что Аня решила меня прирезать из-за того, что у меня пятеро братьев? — недоверчиво спросила Маша, которой нравилась ее хозяйственная соседка по комнате больше других девочек в общаге.
— Ни на что не намекаю, просто заметки на полях.
— А похоже, что намекаете.
Папку Вики Воробьевой (мама домохозяйка, отец врач) Маша проглядела по диагонали, а потом отодвинула от себя всю стопку.
— Какой от этого толк, кроме того, что я зачем-то сую нос в чужие дела? — спросила она.
— Алла Дмитриевна решила, что…
— Алла Дмитриевна! — перебила его Маша, мгновенно разволновавшись. — Все, что ее волнует, — это возможный скандал в университете.
— Ну разумеется, — согласился Дымов и отошел от стола. — Вы, Рябова, сама по себе волнуете только собственную семью.
— Вам надоело со мной возиться, да? — догадалась она. — Вы уже достаточно изучили артефакт и теперь вам стало утомительно жить двумя жизнями? Хотите вернуться к нормальному распорядку?
— Не совсем, — спокойно ответил Дымов. — Я полагаю, что вся эта шумиха должна была насторожить злоумышленницу, и, скорее всего, она отложила свои планы, если не отменила их вовсе. Поэтому, с одной стороны, уровень вашей безопасности стал выше, а с другой — найти эту девушку будет сложнее. В нормальном расследовании есть хотя бы улики, а нам совершенно не за что зацепиться. Мы с Иваном Ивановичем надеялись, что он сможет уловить ненависть, гнев, обиду, но, кажется, никто из девушек не испытывает по отношению к вам сильных чувств. Значит, это трезвый расчет.
— То есть Арину Глухову мы вычеркиваем.
— Если только она не хочет убить вас в здравом уме, а не в порыве неконтролируемой агрессии.
Маша поморщилась: никакой сладкой лжи, одна суровая правда.
— Вот почему мы должны найти мотив, — продолжил Дымов. — Личные дела — это только общая информация, но скоро мы узнаем об этих шести студентках все. У Аллы Дмитриевны свои методы, а у нас с вами — свои. Мы, — он едва улыбнулся ей, — мы с вами будем изучать врага изнутри. Может, кто-то из девочек что-то слышал, что-то видел, что-то знает. Правда, если Дина Лерина всем доложит, что Лиза липовая, это может оттолкнуть их… а может, наоборот, они решатся на откровенность.
— Не думаю, что Дина кому-то что-то скажет, — ответила Маша. — Мне кажется, ей вообще плевать на все, что не касается лично ее.
— Ну, значит, цель ясна, методология понятна, — теперь Дымов улыбался куда увереннее. — Ищем мотив, Мария. Суем носы в чужие дела.
— Ладно, — безо всякой уверенности кивнула она, не чувствуя в себе никаких талантов в области вынюхивания.
***
Однако не успела она вернуться в общагу, как на нее налетела Катя Тартышева, как обычно облаченная во все черное.
— Я знаю, — таинственно прошептала она, щедро подбавив в свои интонации высокопарности, — точно знаю, кто хочет тебя убить!
Глава 11
Глава 11
Маша стояла на лестнице, глядя на торжественную Катю, и точно знала: пролетом ниже Лиза-Дымов тоже слушал. Он задержался, запутавшись в шнурках, а она не стала его дожидаться, подумав, что это немного странно — топтаться рядом, подобно преданному пажу. Было у Лизы такое свойство: то и дело хотелось то ли поклон ей отвесить, то ли несуществующий шлейф подхватить. Это настолько смущало, что Маша рванула вперед, спасаясь от неловкости.
И теперь этому радовалась: вряд ли Катя решилась бы на откровения в присутствии непонятной питерской новенькой.
Дымов тоже это понял и подслушивал в прилежной тишине.
— Кто собирается меня
