Частная практика - Екатерина Насута
— Вы, — сказал целитель. — Вы можете.
Нет.
Это… это шутка?
Или нет?
Подвал здешний на подвал не похож. Если не брать в расчёт отсутствующие окна, то вполне себе уютная палата. Белые стены. Кровати. На одной спящей красавицей застыла Настасья, и Катерина подошла к этой кровати, чтобы убедиться, что сестра жива. Спит просто.
Спит.
Щеки порозовели. Да и вид уже не настолько измождённый. Усталый пока, но эту усталость за три дня не повывести. Вот она удивится-то, проснувшись. Муж-нежить, жених-княжич… и целители, и магия, и это вот всё. Поневоле начинаешь завидовать. Катерина бы тоже уснула.
Но нельзя.
— Ваш мир, как мне кажется, довольно уникален, — голос Погожина мешает думать. — С одной стороны магии здесь нет. С другой… ваша подруга оказалась некромантом. Сестра — целителем. Дети… ещё преподнесут сюрпризы. Так что ваш ментальный дар смотрится вполне уместно.
У неё?
Дар?
Катерина не чувствует.
— Конечно, я не уверен в том… хотя… скажем так, вы ведь довольно легко находите общий язык с пациентами. И проблемы их вам ясны. Вы просто привыкли, что так оно было всегда.
Да. Наверное.
Ей говорили, что у неё талант. Что людей она чувствует преотменно. А она их и вправду чувствовала. Как-то вот так… нутром, что ли? Может, поэтому ей Настасьин жених сразу и не понравился? Поняла, что он не человек? Только понимание внутреннее не сумело убедить разум.
Разум логичен.
Он в магию не верит. Не верил. Без доказательств. А теперь? Просто принял очередной факт.
— Кроме того вы вполне себе спокойно находились в присутствии некроманта. Причём, замечу, нестабильного.
— И что?
— Скажем так, тёмная сила в большинстве своём отталкивает. Обычные люди некромантов сторонятся. Мягко говоря. Рядом с ними комфортно таким же некромантам или магам смерти, проклятийникам ещё. В случае с княжичем их связь нивелирует весь негатив. А вот вы… люди с ментальным даром находятся как бы в стороне. Их дар защищает разум от любого воздействия. Кстати, поэтому вы и не прониклись к жорнику симпатией. Он явно пытался. Это обычно для подобных тварей — внушать к себе любовь всем, до кого дотянутся. И не будь у вас дара…
Погожин развёл руками.
А кровь с лица Гремислава не вытерли. Он лежит. Прямой. Бледный. И кровь эта. Длинные волосы вот растрепались чутка. Седина видна. Сколько же её… а ведь он не старый совсем. Не намного старше Катерины. Она же себя старой не чувствует.
— Он… знал? Тварь?
— Тварь? Возможно, догадывался, что у вас какой-то дар, который мешает воздействию. И благоразумно держался подальше.
И сестру держал.
— Радуйтесь. В ином случае вас бы уже сожрали.
Радоваться не получается. Зато у Катерины платок есть. И она снова впадает в какое-то оцепеневшее состояние, в котором воспринимается всё очень отстранённо. И Катерина сосредотачивается на том, чтобы стереть кровавые пятна с лица.
— Ваш дар позволит заглянуть в его разум. И помочь. При небольшом разломе он сможет выбраться, но нужно помочь. Подсказать, что из видимого им реально.
— Но… но… если я… если кого-то другого! — приходит спасительная мысль. — Должны же быть другие менталисты. Опытные.
— Должны. И есть. Однако их мало. А ждать, пока кто-то освободится, нельзя. Чем больше проходит времени, тем выше вероятность, что он просто не вернётся. Трещина будет расти. Разум рассыпаться. Но вы должны знать, что это опасно. В чужом разуме легко заблудиться.
— Я… знаю.
Катерина присела рядом и взяла за руку.
— Если вы откажетесь, вас поймут.
— Нет.
Как можно? Он ведь Настю спас… и детей тоже. И в остальном он… интересный. И забавный. И строгий. И пожалуй, ей давно никто не нравился так.
А в её возрасте перспективными ухажёрами не разбрасываются.
Тем паче княжеских кровей…
— Что делать? — спросила она, чувствуя острое желание лечь рядом.
— Попытайтесь нащупать нить его разума. А дальше… дальше следуйте своему чутью.
Отличная инструкция!
С ней точно выйдет всё, как надо… додумать Катерина не успела. Ухнула в никуда, как в знаменитую кроличью нору.
Часть 7
Осколки памяти
Ужин.
Тот, на террасе… чепчик, ленты и всё такое. Чай горячий. Небо наливается теменью, а значит, гроза скоро. И барыня первою чувствует её.
— Ох ты, годы мои, годы… — она принимает шаль из рук дворовой девки и накидывает на плечи. — Хорошо ночью тряхнёт, попомните мои слова…
— Ах, матушка, — сразу подрываются жених с невестою. — Вам тогда в дом надобно, отдыхать.
И кружатся, кружатся девки, которых набегает со всех сторон-то. Они и помогают барыне подняться. Она уходит, сопровождаемая купцом, ведёт с ним беседу разлюбезную. И Гремислав почему-то не может отвести взгляда, будто что-то тревожит его в благостной этой картине.
Хотя…
Купец жив. Он только посмеялся, услышавши, что жена ищет.
— Вечно она выдумает… понаслушается сказок и начинает переживать. Вот говорил же, что я её бабок разгоню. Теперь точно-то разгоню… нет, вот бы про хорошее чего рассказывали, а они всё страхи один другого жутчее.
Звучало это вполне правдоподобно. И Гремиславу ещё подумалось, что такое тоже случается. А может, не в страхах дела, а в подозрениях почтенной купчихи, что муж её загулял…
Бывает и это.
Главное цел вон. Жив.
И дочь его жива. Держит жениха за руку, робко так, изредка позволяя себе взглянуть. И краснеет от стыда и собственной смелости. А тот смотрит покровительственно.
Только…
— Вам во флигилёчке постелем, — спешит сказать жених. — Уж извините, иных гостевых покоев не осталось, но там, на отшибе, даже спокойней, чем в доме. Никто не потревожит.
И Гремислав соглашается.
Он собирался уехать ещё затемно, сразу, как убедился, что и купец, и дочь его, и прочие вполне себе живы. И деревня на месте. И в доме вон светло и чисто…
Не было признаков.
Не было и вот…
Он бы уехал. Но это затянувшееся чаепитие. И ещё гроза, которая накатила внезапно, как оно бывает с грозами.
— Я покажу, если позволишь, — говорит купеческая дочь и машет рукой, и на взмах этот к ней устремляются дворовые девки. И Гремиславу ещё думается, что строга барыня, если так дело поставила, что дворня
