Знак Саламандры - Мария Камардина
– Кто вас вызвал?
Огненный взгляд перемещается на Сашку, тот расправляет плечи. Князев подозрительно щурится на него, потом снова смотрит на Саламандру.
– Данный субъект не относится к участникам уголовного дела, следовательно…
– Красный Камень, – певуче произносит Саламандра, – слышит каждого.
Капитан выглядит так, словно хочет выругаться. Адвокат прижимает ладонь к губам. Я очень не хочу смотреть на Сашку, но взгляд помимо воли утыкается в его лицо. Он в ответ ухмыляется – нервно, но задиристо.
– Идиот, – произношу одними губами. Хочется сказать больше, хочется кричать, и Гошка в клетке реагирует на моё настроение жалобным свистом, но горло словно сжимает невидимая рука, запирая все возражения.
Красный Камень на самом деле тёмно-серый, почти чёрный. Этот здоровенный круглый булыжник стоит в сквере неподалёку от центральной площади. Считается, что он исполняет желания, и постамент вокруг него заполнен крошечными разноцветными свечками в плошках, на которых суеверные личности сжигают записки с просьбами. Глупость, на мой взгляд, но если кому-то так проще…
Однако есть желание, которое Камень выполняет всегда.
Вызов элементаля.
Если бы я решилась на освидетельствование, то по моему ходатайству специальный сотрудник в течение суток приехал бы к Камню и приложил руку к светящемуся алым отпечатку ладони на его боку. Саламандра явилась бы на зов, её бы со всем почтением доставили на место допроса, оформили нужные документы и обеспечили необходимые условия для проведения, хм, следственного действия.
Однако право на вызов имеется не только у подозреваемого и обвиняемого: те, кто считает его виновным – или не виновным, – тоже могут попытать счастья и решить вопрос быстрее. Вот только в случае ошибки тот, чья ладонь коснулась камня, будет испепелён на месте, такой вот штраф за ложный вызов. Камень со всех сторон обвешан табличками с предупреждениями, но жаждущие высшей справедливости всё равно находятся.
По этому поводу тоже есть куча норм, правил и разъяснений, но прямо сейчас я понимаю только три вещи.
Если я откажусь от освидетельствования, Сашка умрёт.
Если я соглашусь и окажусь виновной, он, идиот такой-сякой-разэтакий, умрёт тоже, во имя этой долбаной справедливости, и выметать из этой комнаты нас будут одним веником.
А если я выживу…
Сама его придушу, честное слово!
Анна Игоревна кашляет и мрачно, если не сказать зло, глядит на Сашку:
– Вы вообще кто такой?
– Жених её, – нагло отвечает тот и подмигивает так, что я тоже закашливаюсь.
Нет, точно придушу!
Князев смотрит на меня, явно колеблясь. Мне на миг становится его жалко – ему, бедняге, при любом исходе дела кучу отчётов писать.
– Вы не обязаны, – начинает он, но я перебиваю:
– Согласна.
Саламандра отпускает Сашкин рукав и перемещается: вот только что она стояла у двери, а вот уже рядом со мной. Смотрит снизу вверх – она ниже меня почти на голову – и улыбается. Зубы у неё острые, треугольные и загнуты внутрь. Капитан что-то булькает насчёт протокола, но огненные глаза словно тянут к себе, и по спине проходит дрожь, и ждать нет никакого смысла. Саламандра протягивает руку, сплетает пальцы с моими, и я успеваю ещё подумать, что для огненного существа у неё очень холодная ладонь…
Меня накрывает волна образов и ощущений.
Это совсем не больно. Я знаю, что всё ещё стою посреди комнаты – и в то же время невесомо парю где-то в облаках, мне мягко, уютно и спокойно. Чьи-то ласковые руки гладят моё лицо, касаются висков, нежные пальцы забираются под черепную коробку, но мне всё ещё не больно и не страшно, и я с любопытством наблюдаю, как мою память разбирают на маленькие аккуратные кусочки. Мимо проплывают воспоминания, обволакивают тёплым туманом: иногда я успеваю разглядеть лица, иногда вижу лишь цветные пятна, из звуков до сознания добирается лишь слабое эхо, но эмоции того или иного момента чувствуются так ярко и остро, что я узнаю каждый.
Любовь, восторг, страсть, жар внутри – такой, что ноги подгибаются и губы расплываются в глупой улыбке…
Страх, обида, предательство, глухая боль, и хочется свернуться в плотный клубок прямо на полу и тихо выть…
Возмущение, ярость, гнев, до крика, до колючих искр на кончиках пальцев, и реальность прогибается под напором освобождённой магии…
Ненависть, желание мстить, и грань полного безумия так близко, и все внутренние запреты вот-вот лопнут, словно мыльный пузырь – но нет, нет, я знаю, я не хочу этого, я способна себя удержать!..
Огненный взгляд пронзает насквозь, пламя вспыхивает внутри, больно и остро, я слышу собственный вскрик, и грохот, и звон, и испуганные голоса…
А потом возвращаюсь.
Первым делом я вижу лежащий на полу стул. Потом в поле зрения возникает лицо Князева, и крошечная часть мозга, пришедшая в себя раньше прочих, соображает, что капитан рванул ко мне, роняя мебель, и это его руки поддерживают меня под локоть. Но смотрит он не на меня, яростный взгляд сверлит кого-то за моей спиной – кого-то большого и тёплого, к кому я прижимаюсь обеими лопатками и чья рука, судя по всему, лежит на моей талии. Очень хочется двинуть локтем, чтобы этот кто-то не наглел, но руки и ноги, кажется, держатся на тонких растянутых резиночках, как у старой куклы, и если меня отпустить…
Ой, нет, пусть лучше держат.
Окончательно прихожу в себя, когда возмущённый творящимся безобразием Гошка с сердитым чириканьем взлетает мне на плечо – никакой цепочки на нём уже нет. Я на миг прижимаюсь к нему щекой, потом медленно поворачиваю голову и встречаю взгляд Саламандры. Она улыбается.
– Оправдана, – говорит она мягко. А потом протягивает ладонь, позволяя Гошке ткнуться в неё носом. – Не бойся, маленький братец. Я её не заберу.
Тот, кто за моей спиной, шумно вздыхает и прижимает меня крепче. Князев что-то бормочет себе под нос, судя по интонации – матерное. Адвокат хлюпает носом. А я продолжаю смотреть на Саламандру, потому что дракон свистит, тихо и нервно, и я сама откуда-то знаю, что это не всё.
– Ты не убивала, – произносит она таким тоном, что я точно предчувствую последующее «но» и задерживаю дыхание. – Но ты – наша. И ты связана с убийством. Найди виновного. Я приду, когда позовёшь.
Её ладонь ложится на моё запястье, скользит под рукав блузки, я ничего не соображаю и тупо смотрю, как движутся тонкие пальцы под тканью.
– Нет! – рявкают у меня над ухом так, что в голове звенит, и тут же руку обжигает боль. Я охаю и шиплю, пытаясь закатать рукав, но
