Час в копилке - Фёдор Михайлович Шилов
Раздался грохот.
— Крышка, — крикнул Макс в сторону комнаты, поясняя матери, что именно упало.
— Всё, сынок, я работаю, — ответила Марина, — добрый день, Николай…
— Добрый день, — услышал Макс искажённый динамиком голос маминого коучи и прикрыл дверь кухни.
Дом он не взорвёт. И кипятком не ошпарится. Разве что будет совсем уж неосторожен… В детстве скинул на себя утюг. Небольшой ожог на предплечье сохранился до сих пор. Но в целом опасных ситуаций удавалось избегать. Так что мама стопудово права: «Надо. Уметь. Радоваться. Мелочам».
Макс снял с магнитной полоски пару ножей. Поразмыслил. Вернул их на место. Взял из ящика для столовых приборов две ложки. Жонглирование не давалось ему, хоть тресни. Не стоит рисковать с ножами, ложки безопаснее. Но с другой стороны — опасность заставит его действовать решительнее, нет? Опасность должна подстегнуть и сдвинуть с мёртвой точки трёхнедельные тренировки. Подумать только, и правда: три недели, а толку — ноль. Не выходит у Макса плавное перебрасывание мячиков из руки в руку. Даже один мяч постоянно отлетает в сторону, а уж два и вовсе ведут себя, словно крылатые золочёные снитчи из известной истории про волшебника с зигзагом на лбу. Так-с, ножи точно — в сторону. А то заработает себе такую же молнию или другую какую-нибудь фирменную отметину…
Ясное дело, ложки тоже разлетелись в разные стороны, будто их дёрнул за лески подговорённый напарник.
— Но у нас же не клоунада, а жонглирование, — сказал себе Макс, собирая ложки с пола. Вода в кастрюле с пельменями вспенилась, плеснула через край и залила огонь. Макс чертыхнулся, выключил газ, поболтал в кастрюле шумовкой, решил, что даже если пельмени не доварились, то вполне сойдёт и так.
Из сушилки над раковиной он достал тарелку. Стеклянный диск с изображением трёх жёлтых тюльпанов выскользнул из рук, прыгнул в раковину, будто считая себя недостаточно помытым, и разлетелся на осколки.
— Всё в порядке! — крикнул Макс в сторону комнаты, представив, как мама, не отрываясь от монитора, сосредоточенно прислушивается к переполоху на кухне. Макс хотел убрать из раковины осколки, но тут же отдёрнул руку — на подушечке указательного пальца появился косой порез, сразу же спрятавшийся под крупной каплей крови.
Макс сунул палец в рот, ощутив солоноватый привкус.
— Тьфу ты, забыл посолить пельмени, — вспомнил он, но снова решил, что сойдёт и так.
Макс ел. Кровь на пальце уже не проступала каплей, а только слегка подсачивалась, наполнив порез до краёв, но не вытекая дальше.
Мама говорит, что себя надо любить. И Макс, кажется, даже любил. И принимал. Внешне он себе нравился, хотя и устраивал время от времени тщательный осмотр. Зеркало в его комнате занимало всю внутреннюю сторону дверцы шкафа. Когда мамы не было дома — чтобы родительница уж точно не заглянула к нему в комнату — Максим раздевался до трусов, а иногда и полностью, напрягал мышцы груди, плеч и бёдер, придирчиво всматривался в угревую сыпь — не так уж её и много, но кое-что он, несмотря на запреты, принимался тут же давить.
Макс улыбался себе в зеркало, оглядывал ряд белых ровных зубов. Если свет падал сбоку, то глаза казались разноцветными: один небесно-голубым, второй более насыщенного оттенка синего, но так лишь казалось. Цвет обеих радужек был одинаковым и только в ярких лучах заметно светлел. Тёмные, почти чёрные, волосы Макс зачёсывал назад, не любил геля, поэтому частенько на макушке его торчал задорный петушок.
В общем, он находил себя довольно симпатичным. Не эталон красоты, но и не сказать, что лицо собирали «с миру по нитке». Ни ярких веснушек, ни оттопыренных ушей, ни очков — короче, ничего такого, за что в школе могли бы дразнить. Поводов для насмешек у одноклассников и так хватало: Макс то поскользнётся и растянется на полу по дороге к доске, то вдруг ни с того ни с сего шариковая ручка брызнет ему в лицо чернилами, то линейка выскочит из рук и, описав затейливую дугу, улетит на соседнюю парту. За все эти трюкачества Макса в классе звали циркачом. А ещё за то, что он и правда мечтал выступать на арене. Вот и тренировался. Поступать готовился.
«Ты. Поступишь». — прозвучали в голове мамины слова.
Она всегда пыталась развеять его сомнения, но даже привычные точки в её речи не убеждали Макса. Он кивал, но в мыслях держал другой ответ:
«Нет. Я. Провалюсь. Одно слово — неудачник. Ненужный и никчёмный».
Макс подбросил в воздух одновременно вилку и кусок хлеба. От вилки разлетелись в разные стороны брызги сметаны, от хлеба — мелкие крошки. Оба предмета в итоге оказались на полу.
— Не быть мне жонглёром, — обречённо вздохнул Макс, заталкивая хлебные крошки босой ногой под кухонный диванчик. На испачканную сметаной клеёнку он глянул — не стоит ли протереть тряпкой? Мама бы потребовала, чтобы вытер. Но вроде капли не очень заметные…
Глава 2
Мысли, которых у меня никогда не было, из дневников, которых я никогда не вёл
Что было бы, если?… Если бы я выбрал другую дорогу и пошёл по стопам своих бабушки и мамы? Если бы, так сказать, продолжил брать записочки из белой шкатулки?
Таких мыслей в моей голове никогда не возникало, поэтому записей, подобных тем, что вы сейчас читаете, я бы никогда не создал. Ещё и потому, что мне было бы лень писать. Возить ручкой по странице или печатать на клавиатуре — зачем? Просто для того, чтобы с кем-то поделиться своей историей… Зачем — это самое страшное слово на свете. Если ты его задал, то, возможно, после этого уже никуда и не двинешься. Раз ты размышляешь, значит, ещё не принял решения, значит, стремление что-либо совершить не так уж и велико. Так во всём — в реализации планов и даже в человеческих отношениях. Стоит спросить: зачем мы вместе? И дальше отношения могут рухнуть.
Наверное, я всё же лукавлю, когда говорю, что мыслей, которые я изложил бы в несозданных мною дневниках, никогда не возникало. Но так мне легче. Легче считать, что я прожил такую жизнь, о какой мечтал. Нет, сам бы я никогда не написал дневников, но вряд ли я могу запретить писать их своей совести. Я редко позволяю ей выныривать из глубин подсознания, но уж если она показывает на поверхности свою крысиную морду, мне остаётся только
