Барышня ищет разгадки - Салма Кальк
10. Консилиум
10. Консилиум
Наутро я узнала о планах господина Пантелеева ещё за завтраком.
Сначала я не поняла, что за непонятный зуд вдруг взялся где-то внутри меня и никак не проходит. Это было похоже… на что-то, в общем. Чешется где-то в районе солнечного сплетения. Или даже слегка покалывает. Глянула на стоящую рядом и не сводящую с меня глаз Надежду, потом сообразила.
Тьфу, это же магическая связь. И я даже училась осознавать это ощущение и отличать его от прочих. Так, и что у нас горит с утра?
Я метнулась в спальню за зеркалом и увидела — по окружности как плёночка какая, которой там совершенно точно раньше не было. Вспомнила, как отвечать на вызов, повозила пальцем по стеклу.
— Доброе утро, Ольга Дмитриевна, — из зеркала мне кланялся Соколовский.
— Доброе утро, Михаил Севостьянович.
— Не слишком ли вы замёрзли нынче ночью?
На самом деле, после перестановки кровати я почти не мёрзла. Я всё ещё накрывалась шубой, но — не подскакивала и не проверяла печь, просто спала, и всё.
— Знаете, всё намного лучше. Я вам очень благодарна.
— Это весьма меня радует. Но к делу: приходите сегодня снова к Брагину, нам там обещали некий сюрприз от господина Пантелеева. Возможно, он договорился доставить тела погибших в Маритуе в город. Наконец-то. Или ещё что, не знаю пока.
— Очень хорошо, значит, я направляюсь туда.
— Значит, до встречи, — он снова поклонился и отключился.
А я потёрла зеркало о юбку и сунула в карман. Пусть будет, да?
— Ой, это с кем вы там разговариваете-то? — опасливо спросила Надежда.
— С начальством, — вздохнула я. — А ты не владеешь магической связью?
— Чего? — переспросила та.
— Поняла, больше не спрашиваю. Скажи, вот ты умеешь нагреть воду, зажечь свет, а что ещё?
— А ещё я вижу, что растёт хорошо, а что не больно хорошо, понимаю, куда что сажать, чтоб урожай был. Вот весна придёт, будем сажать и лук, и картошку, и морковку, и капусту. Федот грядки вскопает, и займёмся.
— Это ж не скоро ещё?
— Ну да, хорошо, если в мае, а то, может быть, и позже. О прошлом лете сажали, и неплохо выросло, правда, сейчас всё одно подъели уже.
— А Лукерья?
— А она видит, правду ей говорят или врут, — рассмеялась Надежда. — И может уговорить, чтобы согласились сделать, как ей надо. Как посмотрит, так не отвертишься. И чутка лекарка. Но воду согреть тоже умеет. И льда наморозить. А в том, что и как растёт, ничего не понимает.
Видимо, менталист и целитель? Интересно, как выживают маги, если они ничему не учатся? И почему их тут не посчитали при переписи и не зарегистрировали, как ту же Марьяну? Или сюда не дошла перепись? Да должна была, меня ж тоже сразу посчитали, как только оказалось, что я — маг.
— А вас с Лукерьей не записали магами при переписи?
— Так вот как раз записали и в город взяли. А если б не взяли, то плохо было бы. Растерзали бы её, и меня с ней заодно, — тихо вздохнула Надежда.
Так-так, горячо. Что же там случилось?
— Надька, ты где застряла? — раздалось громкое и суровое из коридора. — Долго ещё тебя ждать?
Та подхватилась и убежала с ойканьем. А я допила кофе — да-да-да, теперь у меня есть кофе, и это великолепно. Лукерья вчера глянула сумрачно, когда я вечером принесла ей зёрна, побурчала — неужели, мол, у неё чай плохой, что отраву заморскую непременно нужно тащить, но размолола на ручной мельничке и сварила утром. А я считаю, что хорошо, когда есть и чай, и кофе, и жизнь уже кажется не такой неодолимой.
В нашем кабинете в больнице уже колдовал над печкой Василий, а Иван Дмитриевич заваривал чай.
— Доброе утро всем, — сказал я, шагнув из теней. — Какие у нас новости?
— Михаил Севостьянович передал через целителя здешнего, что вскоре будет, и господин Пантелеев тоже пожалует, — сообщил Брагин.
— Ну и ладно, значит — ждем, что там у них за новости.
Я повесила шубу, взяла вчерашнюю большую кружку и насыпала в неё молотого кофе. Попросила Василия добыть мне холодной воды, он сбегал наружу и принёс. Соколовский появился как раз, когда я снимала кружку с печки, подхватив её верхонкой Василия.
— Доброе всем утро, божественный запах, Ольга Дмитриевна. Не поделитесь?
— Отчего бы не поделиться? Присоединяйтесь, — кивнула я.
Из тумбочки достали ещё один стакан с подстаканником, и я разлила кофе ему и себе, его стакан пододвинула в его сторону, а себе плеснула молока, оставшегося от вчерашней добычи Василия.
— Кто-нибудь ещё желает? Нет? Значит, разливаю всё.
Соколовский принёс пирог с брусникой, намазанный сметаной — из кондитерской, я помнила такие коробки, иногда что-то такое приносили к Софье Людвиговне. Отличный пирог, свежий и вкусный. И мы как раз успели его прикончить — с кофе и чаем, кому как больше нравилось, когда явился господин Пантелеев.
— Сидят, значит, чаи гоняют, — высказался он вместо приветствия.
— Наверное, наш Семён Игнатьевич замёрз, пока к нам добирался. Господа, как вы думаете, если предложить ему чаю — он станет добрее? — усмехнулся Соколовский.
— Не нужно мне никакого чаю, я при исполнении, — буркнул тот.
— Воля ваша, — пожал плечами Соколовский. — Хотите дальше стучать зубами — стучите. Тогда рассказывайте, что вам удалось узнать — или добыть.
— Привезли погибших Вешкиных, шевельнул вчера через губернатора, по железной дороге в ночь привезли. Сюда, к вам, я сейчас сам присмотрел, чтобы не потерялись по дороге.
— Это замечательно, значит, сейчас и устроим наш консилиум. У нас есть один судебный медик, два некроманта и один начальник сыскной полиции. Вот и поглядим, что и как.
И что же, поглядели. Мужчина и женщина, супруги, довольно молодые, лет так около тридцати, детей, по словам соседей, ещё пока не имеющие — поженились осенью. Оба прибыли в Маритуй, потому что нужны были рабочие руки на железной дороге и обслуживать нужды тех, кто там работает, собирались весной строить дом, а пока жили в доме вдовы Мишиной, уехавшей зимовать к сыну в Сибирск. В том доме их и нашли, и
