Барышня ищет разгадки - Салма Кальк
Мы вернулись, на площадке было совершенно нечем дышать, и тут я вспомнила о защитном куполе. Нужно пробовать, да? Я не могу выбраться наружу, но я могу что-то сделать здесь?
Не на самой площадке, которая вся в дыму, но за ближайшим углом.
— Идите сюда, я попытаюсь защитить нас обеих.
— Это невозможно.
— Отчего же? Возможно. А потом нас найдут.
Нас найдут, нас найдут, нас найдут. Я повторяла эти слова про себя до тех пор, пока могла держать защитный барьер. А потом силы кончились.
Сознание уплывало. Разум подсказывал — не дышать этой дрянью, но — это оказалось сложно, невероятно сложно.
А потом я увидела перед собой знакомое лицо. И даже не удивилась.
— Папа, ты нас всё же нашёл, — сказала я.
И отключилась.
* * *
…Я очнулась в постели, в своей постели в доме Лукерьи. Тепло, светло, тихо.
Пошевелилась… и тут же мои пальцы, лежащие поверх одеяла, осторожно сжали.
— Лёля, наконец-то!
Открываю глаза — Миша. Чудесно.
— Ты… давно вернулся?
— Да как только Иван Алексеевич рассказал, что у вас тут творится, сразу же! Ещё вчера вечером. Правда, он сначала позвал, но мы с отцом беседовали с одним немного зарвавшимся местным большим человеком, не смогли отозваться. А связались уже, когда у вас тут всё благополучно разрешилось.
— Так, а когда я провалилась в подземелье?
— Да вчера и провалилась. Я когда узнал, хотел придушить эту паскудницу Наталью, но оказалось, уже нет нужды.
— Что с ней? — была жива и весьма бодра, насколько мне помнится.
— Так Иван Алексеевич, пока тебя искал, с ней душевно поговорил. Она теперь дара речи лишилась, только мычит, ни одного слова по-человечески ни сказать, ни написать не может. И Иван Павлович велел её старшему сыну забрать мать к себе и заботиться. А Болотников выслушал всех и сказал, что не видит в происшедшем с уважаемой Натальей Павловной никакого преступления. Пожар, расстройство — мало ли, что случиться могло. А всем прочим наука будет — нечего пакостить некромантам, — рассмеялся он. — Правда, мы все беспокоились, что ты никак не придёшь в себя, но теперь-то наконец всё хорошо!
Это точно, всё хорошо.
Наталью Родионову не жаль — сама виновата. И хорошо, что брат её оказался более разумным и не стал дальше заедаться с некромантами, а то кто его знает, во что бы вылилось.
— А… Ариадна Яковлевна? Жива? — спросила я.
Миша скривился.
— Жива, дыма только наглоталась. Но мы не поняли, как вы обе там оказались?
— Наталья Павловна пожелала нам отомстить. Ариадне за смерть Сушкова, а мне за то, что я не захотела искать внебрачную дочь их покойного отца и её сына. Она думала, мы не выберемся.
— Там странное место, я сам потом побывал. Мне доводилось, но в других частях этого сооружения, и там не было никаких неодолимых магических барьеров. Родионовы подстраховались, покойный Павел Петрович, видимо, счёл нужным оплатить такой барьер, не знаю, что они там хранили, но заклято было качественно. Правда, тот барьер частично не устоял перед огнём, а остатки снёс Иван Алексеевич, когда искал тебя. Он знает о нашей силе столько, сколько не знаю ни я, ни отец, многому научился в дальних странствиях, поэтому он смог.
Как хорошо, что он был в городе, что он… вообще был. Есть.
— А где он сейчас?
— Да тут же, Лукерье твоей зубы заговаривает, — рассмеялся Миша. — Вчера едва-едва шептал, потому что выложился весь — на пожаре, и после, когда вас с Ариадной вытаскивал. А теперь уже в полном порядке. Позову сейчас.
— А пожар? Отчего случился пожар?
Вчера в дыму я думала, что Наталья специально что-то подожгла — чтобы мы с Востровой задохнулись.
— У соседей Родионовских кто-то косорукий запнулся да керосин разлил, потом туда искры из печи попали — а много ли нужно для пожара? Пока сами пытались унять, огонь-то наружу и перекинулся. У Мироновых полдвора выгорело, и у Родионовых тоже — склад какой-то, и что-то ещё во дворе. И поделом им всем.
— Хоть так. Ладно, зови Ивана Алексеевича.
Правда, сначала пришла Лукерья, хмуро оглядела меня и так же хмуро сказала, что сегодня мне не нужно бы вставать и куда-то ходить. Ладно, умыться можно. Но не более, потому что вчера я надышалась дыма и спасли меня в самый тот момент, дальше которого было бы уже поздно, так сказал Зимин, которого звали врачевать. Поэтому нужно пить восстанавливающие отвары и спать. И не болтать почём зря, силы не тратить.
— Лукерья, я думаю, с батюшкой-то можно парой слов перемолвиться? — улыбнулась я.
— Можно, — кивнула она.
Придержала стакан и меня, дала выпить несколько глотков горьковатой пряной травы. Помогла лечь обратно, поправила одеяло. Молча кивнула вошедшему Ивану Алексеевичу.
Тот опустился на стул, где прежде сидел Миша, и осторожно взял меня за руку.
— Оленька, я так рад, что успел.
— Спасибо вам, — улыбнулась я. — Никто другой бы не справился. А избежать этого я бы не смогла, наверное. Я думала, что сильнее обычного человека и справлюсь. Но оказалось — нет, — вздохнула я.
— Всегда найдётся кто-то более сильный, мощнее или иначе одарённый, более умелый. Понимаешь, всегда. Поэтому мы держимся вместе и протягиваем друг другу руку помощи. Не только родным людям, но родным — в первую голову.
Ох. Дома было как-то иначе, про родных и про помощь. А здесь… вот так. Неожиданно, и с этим ещё нужно свыкнуться.
— Я вправду не ожидала. Кто ж знал, что у них там под домом такое?
— Кроме них никто и не знал, наверное, разве только ваш Болотников, он-то нисколько не удивился, — улыбнулся он, светло и легко. — Всё закончилось, спи, тебе нужно отдыхать. В больницу сообщили, что ты нездорова, да и вообще — найти бы тебе другое дело, не такое опасное.
— Да куда там опасное, — отмахнулась я. — Работа как работа. Та ещё, конечно, но кто-то ведь должен её выполнять, верно?
— Верно, но — Севостьян с Мишей тут прикинули, сколько выпускников академии им бы сюда затребовать. Попробуют привлечь, вдруг получится?
—
