Барышня ищет разгадки - Салма Кальк
— Да что со всеми, то и с ним. Уж год, как нет его, а бабка и того раньше ушла, — вздохнул парень. — Тогда Ерёма и заладил — надо жить ближе к людям, деньги добывать. Вот и двинули из дома. А что, деньги-то просто так не дают. Это у себя мы могли зайцами да косулями пробиваться, грибами да ягодами, ещё шкуры в село возили да продавали, мал-мала деньги и водились, да много ли среди тайги надо? А среди людей надо ох, как много, но все мы ж не просто так, и следы читаем, и белку в глаз бьём, как положено, и на косолапого выходить случалось. Я-то ладно, я колдун, могу его взглядом одним одолеть, а братья и с рогатиной умеют, и с ружьём. Меня дед тоже выучил, но взглядом-то проще. Такие люди нужны. Мы молчали о том, что я колдун, дед болтать лишку не велел, сказал — житья не дадут. И верно, лучше было сидеть и носа не казать, а ещё лучше и вовсе в тайге остаться.
— И что же, чем промышляли? — продолжал допрос Болотников.
— Нанимались в охрану, обозы сторожить. Охотились, стреляли волков по прошлой зиме, а ближе к весне шальной косолапый из лесу вышел, так и его пришлось уработать, большой был, зараза, втроём едва с ним сладили, и то мне пришлось чутка поколдовать. Так и жили.
— А в революцию-то зачем подались? — сощурился Болотников.
— Да какая к бесам революция, — отмахнулся Савелий. — Ерёме денег дали хорошо, и ещё больше посулили, если поможем Миньке Чурину брата вызволить из Александровского централа. Про брата всё понятно, брат — это брат, кровь есть кровь. И дела у Миньки шли неплохо, мог заплатить, деньги водились. Вот Ерёма и ввязался. А опосля оказалось, что нужно не просто брата освободить, а ещё и запасец ему сделать, чтоб в тайге-то концы с голоду не отдал, и поначалу мы только людишек на тракте пугали. Пугать-то дело нехитрое, я пугал, Лука с Ерёмой обносили. Вроде и не дело, но ведь обещались уже, а дед крепко нам в головы вбил, что дал слово — исполняй, не станешь — мало не покажется. Вот и исполняли, и они, и я. А когда до централа дело дошло, тут я уже упёрся — убивцем не стану. Тут Ерёма и сказал, что сам справится, подхватил дедовы камни, что умеют взять жизнь, и пошёл, меня просил только довести его до места через потустороннее. И поклялся, что ни о чём больше не попросит, отпустит меня обратно на нашу заимку. Я думал — вернусь, буду там жить, как дед жил, да и всё. Но обернулось-то оно иначе. Довёл я Ерёму, он убить — убил, но внутрь не пробрался. Просил-умолял один раз сходить внутрь да вывести человека, чтоб не вышло так, что убил-то зазря. Ну сходил я, да сам чуть не попался, вот ему, — и кивает на Мишу. — Еле ушёл.
— Точно, еле ушёл, — подтвердил Миша. — А какого рожна они на следующую ночь потащились?
— Думали, дедовы камни им расчистят дорогу, они войдут, как домой, сотворят, что пожелают, и обратно вернутся, — усмехнулся Савелий. — Да не вышло, сдохли камни. Или срок им вышел, или нечего было из воли дедовой выходить и убивать направо да налево. И вот они потащились, а я за ними — свои же, куда деваться, вытащить, люлей раздать, да и пускай дальше живут, как знают, только без меня уже. Да вот не вышло. Погост разворошили, меня стреножили, их тоже. И стою я сейчас тут, как дурак последний, а всё оттого, что деда не слушал. Или слушал, да не тем местом, выходит.
— И что же, Савелий, если б господь тебя услыхал да позволил заново всё сделать — не пошёл бы озоровать на тракте? — Болотников смотрел с любопытством.
— Остался бы на заимке нашей в тайге, а Ерёма с Лукой шли бы, куда хотели, только без меня. Я ж сильнее, правда, до меня не сразу дошло, а только вот уже здесь. Шуганул бы их, они бы и покатились, куда там им надо было.
— А лет-то тебе сколько, Савелий? — спросил Севостьян Михайлович.
— Двадцать второй пошёл, — сообщил тот.
— Уводите, — махнул рукой Болотников, и Пантелеев с Мишей увели мрачного парня обратно.
Впрочем, вскоре вернулись.
— Какой… примечательный экземпляр местного магического сообщества, — восхитился Иван Алексеевич.
— Даже с некоторыми понятиями о том, что должно, а что нет, — кивнул Болотников. — И что с ним будем делать?
— А что ты, Матвей Миронович, с такими обычно делаешь? — остро взглянул на Болотникова Севостьян Михайлович. — Ты ведь уже решил, так?
— Решил, — кивнул Болотников. — Только вот дозволение получить бы.
— Говори.
— Сей юноша видится мне не пропащим, а скорее, заблуждающимся. И если бы его отдать в хорошие руки, а после приставить к делу — то все свои грехи он за милую душу отработает. Ну а братьями его, ясное дело, разговор будет другой.
— Его же потянет к ним снова — родная кровь, и что там ещё мы сегодня слышали, — сощурился старший Соколовский.
— Потянет — пойдёт по этапу, да и всё, — махнул рукой Болотников. — Так и объясним. А некроманты мне здесь нужны — сами видели и слышали. Сдадим его Пуговкину в обучение, тот три шкуры спустит, и вколотит в эту голову всё, что дед не успел вколотить. И назначим испытательный срок — если не сорвётся и станет служить, как подобает, то и хорошо. А если не станет — тогда и разговора нет, ответит за всё.
— Прежние твои протеже все служат, как подобает, верно?
— Верно, пока ни одной осечки. И я всегда полагаю, что следует попробовать и дать человеку возможность. А там — как сам справится.
— Хорошо, дадим возможность. С Пуговкиным я тоже сам поговорю, — согласился Севостьян Михайлович.
— Вот и славно. А сейчас пойдёмте уже обедать, что ли, — Болотников взялся за артефакт и открыл нам всем портал к нему домой.
21. Божья воля
21. Божья воля
Я привыкала к мысли, что у меня есть отец, и такого отца я себе даже и
