Частная практика - Екатерина Насута
Часть 3
Знакомства
Дорогу всё-таки чистили. Пусть накануне, но снег шёл вяло, поэтому и засыпало слегка. Во всяком случае проблем до трассы не возникло, а по раннему времени и сама трасса была пуста.
Некромант сидел рядом, прикрыв глаза.
Нехорошо.
Нехорошо втягивать в проблемы человека, безусловно, не слишком здорового, ждущего от Катерины помощи. Но одна она может и не справиться.
Если…
В прошлый раз Катерина почти успела.
Поговорить.
Убедить.
Сложить вещи. Найти шелтер. А потом был звонок в дверь. И букет роз. Улыбка этого урода, такая, снисходительно-торжествующая, и изменившееся разом лицо Насти. Она словно преобразилась, забыв, для чего приехала. И ответила ему улыбкой. И они сидели на Катиной кухне, держась за руки, и глядя друг на друга, притворяясь влюбленными. А потом он сказал, что пора, что дома их ждут, и увёл. И Катерина ничего не смогла сделать.
Ничего.
Тогда Настасья несколько месяцев не отвечала на её звонки. И знакомый из полиции, к которому Катерина обратилась, совсем отчаявшись, развёл руками и сказал:
— Жива. Здорова. С тобой общаться не хочет. А больше я ничего сделать не могу. Никто не может. Взрослый же человек.
Сволочь.
Нет, не знакомый.
Мирон.
Он запретил. А потом разрешил, наверное, сообразив, что Катерина не успокоится, потому что… потому что среди её пациентов всякие люди встречались.
И Настасья позвонила сама.
Тихий голос. Полное равнодушие. Слова… всё хорошо. Замечательно.
И в полном порядке.
Дерьмо, дерьмо… какое же дерьмо.
Город встретил редким светом фонарей и серой рассветной зыбью. Снега успели подтаять и обзавестись ноздреватою серой шкурой. Тускло поблескивали витрины. И редкие прохожие казались призраками.
— Гремислав, вы… извините. Дело в том, что… я почти уверена, что супруг моей сестры придёт за ней. И если он её увидит, то она сломается. Снова. У неё не хватит сил противостоять… я пока не знаю, куда её увезти.
Машину Катерина поставила у подъезда.
Осмотрелась.
И выдохнула.
Знакомого темно-красного автомобиля, прикупленного Мироном, не было. Значит, есть шанс, что успели.
— И это не ваши проблемы совершенно. А проблемы он создавать умеет…
Катерина сжала кулаки, унимая дрожь.
— Не стоит переживать, — Гремислав сам открыл дверь и, обойдя машину, подал Катерине руку. — Я неплохой боец…
— Видела.
— Это… так… просто… случилось, — он откровенно смутился. — Идёмте.
Домофон.
Запах подъезда и цветов, которые тетя Света выращивает в пролетах. Цветов много и они у неё какие-то вот особенные получаются. Лианы расползаются по-над ступенями, и мозаика из листьев скрывает слегка облупившуюся краску.
А Гремислав делает вдох.
— Катька? — тетка Света не спит и дверь открывает, хотя Катерина готова была поклясться, что в окнах её темно. — Приехала?
Она невысокая и пухлая.
Носит длинные юбки и кружевные блузы, а ещё платки и множество бус. Кажется, это называется стиль бохо, но тут Катерина не уверена. Взгляд тетки Светы останавливается на Гремиславе и темно-зелёные глаза вспыхивают. Вдруг становятся яркими такими.
— Ишь ты… какого нашла.
— Доброго дня, уважаемая, — а Гремислав кланяется. — Пустишь ли в дом?
— В дом — нет, а подъезд — пожалуйста… это ты правильно, Катюха. Теперь, глядишь, чего и получится.
Потом сощурилась и добавила.
— А ты, болезный, как назад пойдёте, ко мне загляни. А то ишь, лечили, лечили… вусмерть едва не залечили. Травок дам. Попьёшь. Полегчает. Идите уже… увозите, пока это дерьмо не припёрлось.
Тётка Света всегда выражалась прямо, а главное, точно.
— Третий этаж, — сказала Катерина. — Тут… можно на лифте, но… я обычно по лестнице.
Знакомая дверь.
И пальцы трясутся, а потому с ключами удаётся поладить не сразу. Связка вовсе падает. Да чтоб её…
— Который? — Гремислав поднимает ключи раньше, чем Катерина успевает сообразить. И нужный находит. И в замок вставляет с первой попытки. Проворачивает дважды.
В квартире тихо.
Эта тишина бьёт по нервам. И собственное сердце стучит в груди, подгоняя. Катерина делает шаг. И второй. И выдыхает. Обувь. Прихожая крохотная, а потому чужая обувь бросается в глаза. Старые стоптанные туфли. Катерина помнит. Они с Настькой вместе их выбирали… лет десять тому. А вот те ботиночки, они… и ещё сапоги какие-то.
Туфли же осенние.
Лёгкие совсем.
— Настя? — Катя прикладывает палец к губам. И делает шаг. И второй. А некромант останавливается. Он слишком огромный для прихожей. И плечом задевает вешалку, с которой валится серая куртка уродливейшего вида. Гремислав её ловит.
Хмурится.
И зачем-то подносит к лицу, делает вдох. И лицо его каменеет. И выражение становится таким… недобрым. Но куртку он возвращает на вешалку. А потом присаживается, чтобы понюхать уже туфли. Сперва Настькины, потом детские.
Странно.
Но…
Катерина заглядывает в спальню и выдыхает.
Здесь.
На месте.
Настасья свернулась клубочком на самом краю кровати, обнимая дочь. Чуть дальше лежала девочка постарше, и ещё две.
Гремислав заглянул в комнату и отступил.
— Надо… поговорить, — сказал он шёпотом.
Катерина кивнула.
Надо.
Только дверь закрыть. Или… не поможет? Или уехать всё-таки? Пусть Настя устала, дети тоже, но если не увезти их, если…
— На кухню, — она подтолкнула Гремислава в нужном направлении. — Она маленькая, но… надо уезжать, а я их разбудить боюсь. Какой из меня специалист.
Её молча подняли и усадили на стул, чтобы сунуть в руки кружку, пусть и с водой, но оказывается, Катерине и она была нужна. Очень.
— Пей. Соль есть?
— Да… вот… морская. И ещё гималайская.
— Обычная, кухонная.
— Там… да, в пакете. Я в банки хочу пересыпать, а она вот…
Гремислав подхватил пакет и вышел, правда, отсутствовал недолго, а когда вернулся, то пакет был пуст.
— На первое время поможет. Скажи… твоя сестра… что она рассказывала про своего мужа?
И ведь не из пустого любопытства спрашивает. Здесь иное что-то.
Такое вот…
Непонятное.
— Мало, если так. Знаешь, у нас разница в возрасте шесть лет. Когда-то казалась огромной. Я студентка, а она школьница. У неё феечки и сериалы, а у меня уже вроде как взрослая жизнь. Учёба там. Работа… компания своя. А потом она тоже поступает в мед, вроде как по моим следам… и уже повод гордиться. Хотя она не в психологи, она шла на педиатрический. Детей лечить, —
