Частная практика - Екатерина Насута
— Ваш мир имеет свою…
— Специфику?
— Да. К слову, если носитель был умён, то и жорун будет. И осторожность он проявляет…
— Он… он в хосписах волонтером. И в больницах… все думают, что он замечательный человек. И жертвует много. Помогает. У него в друзьях большие люди. И…
— И каждого из них он потихоньку пьёт. А что до больниц, то умирающие дают много силы… справимся.
— Настя…
— Её увезем.
— А дети? Это её… и Ольги. Первой жены… у неё ведь тоже… семья была. Надо узнать.
— Узнаешь. А за сестру не переживай. Я знаю, кому её показать, — Гремислав прислушался. Дыхание изменилось. И стало быть, женщина просыпается. — Если держать её подальше от твари, то она поправится.
— А… с ним что… что будет?
— Ничего. Отпишусь Елизару. Сам я пока не особо на что годен. С другой стороны, на мне это не написано. А уж нежить некромантов чует. И не сунется.
Что до клейма, которое тварь на своей жертве поставила, — и зря Катерина надеется, с этим клеймом женщине не спрятаться — то само исчезнет. Следом за тварью.
— Д-доброго утра, — раздался очень тихий голос. — Катя… я вот… я… ты не подумай, я ведь не надолго. Мы отдохнём и поедем… дальше. Тут нельзя оставаться… тут он нас найдёт.
И в этот момент зазвенел телефон.
Настя вздрогнула и сжалась, обняв себя. А уж взгляд, который она на дверь бросила, был куда как выразителен. И во взгляде этом читался ужас.
— Это… — Катерина узнала номер. — Это один мой клиент. Мы договаривались о встрече.
— Катерина Андреевна! — голос Матвея Степановича заполнил кухню. — Слушайте, мне тут сказали, что вы вернулись…
— Следите?
— Приглядываю, — Матвей Степанович ничуть не удивился. — И я подумал, чего ждать? Давайте, я к вам поднимусь.
— На надо! Я сейчас спущусь… у меня гости вот. Сейчас.
Чтоб…
До чего не вовремя.
— Иди, — Гремислав поднялся. — Я побуду здесь.
— Анастасия. Это мой знакомый. Гремислав. А это моя сестра, Анастасия… вы тут посидите. Хорошо.
Настя молча подчинилась.
Чтоб тебя…
Надо было не маяться с поисками, а нанять кого, из особых… чтоб устроили ограбление… в городе ведь случаются ограбления со смертельным. Или вот просто несчастный случай. Может, потом бы и вскрылось… и сама Катерина оказалась бы на крючке, потому что за такие услуги до конца жизни расплачиваются. Но тварь…
Матвей Степанович о чём-то степенно беседовал с теткой Светой. Причём наклонился, нависнув над нею. Ныне он был не в кожанке, но в дорогом кашемировом пальто и в белоснежном кашне. Поблескивала отражённым светом лысина. Пара шрамов и смятое в капусту ухо усиливали диссонанс.
— Катерина Андреевна! — Матвей Степанович обрадовался. — А мы вот… беседуем. О цветах! Я вот глянул и просто чудо до чего хорошо! А у меня дом. И цветов нет. Приглядывать некому… вот уговариваю драгоценнейшую Светлану Анисимовну пойти ко мне в эти… как их… озеленители.
И ручку поцеловал.
— Бестолочь, — сказала тетка Света, а потом перевела взгляд на Катерину и добавила: — Всё правильно… где один, там и другой. Разделённые, а тянутся. Мир не обмануть.
Катерина ничего не поняла.
Но вдруг осознала, что глаза у тетки Светы совсем даже нечеловеческие. И шёпотом поинтересовалась:
— А вы… кто будете?
— Эльф, — с достонством ответила та. — На пенсии.
Глаз дёрнулся.
Как-то всё же Катерина иначе себе эльфов представляла. С другой стороны… пенсия же. А тетя Света, прежде чем дверь прикрыть, сказала:
— Ты только этим своим скажи, чтоб не вздумали в подъезде воевать, а то знаю я этих героев. То стены обвалят, то ступеньки кровищей изгваздают.
И дверь-таки закрыла.
— Чудесная женщина! — воскликнул Матвей Степанович с немалым восторгом. И спохватился. — А это вам, дорогая моя Катерина Андреевна!
И букетик протянул.
Орхидей.
— Зачем? — Катерина нахмурилась.
— Я вот подумал… зачем мне к вам постоянно ездить? Дёргать каждый раз. Искать. Вот если женюсь, то и искать не надо будет. Вы ж всегда под боком. А я о вас заботиться буду!
Катерина думала, что после эльфа на пенсии её ничто не удивит. Но тут как-то даже растерялась.
— Боюсь… этот план имеет… некоторые слабые стороны.
— Да?
Матвей Степанович с кряхтением опустился на колено и поморщился:
— А я говорил, что тесновато будет. Портному. Рожа буржуйская. Всегда у Льва Яковлевича шью, а тут по оказии в Лондон этот их летал. Ну и расхвалили, что, мол, самого короля англицкого обшивает. Я и загорелся. Заказал… зря это. Вот Лев Яковлевич, тот шить умеет. А этот что? Я ему плачу, а он ещё кривится. И рассказывает, что знает, что мне не тесно… а мне ж тесно… ладно… а так? Если так, выйдете?
— Вы меня не любите. Я вас тоже.
— Ну… это дело поправимое. Вы женщина видная. Вся из себя вон. Полюблю.
— А я?
— И вы меня! В старину вообще вон люди без всяких любовей женились. По договоренности. И ничего вон. Жили…
Подъездная дверь хлопнула, впустив холодный воздух, от которого, не иначе, задрожали листья плюща. А следом раздался мат.
Сиплый такой.
Злой.
Мирон.
Чтоб его, не успели.
— Ты… — он увидел Катерину и красивое лицо нежити — она и вправду в это верит? — исказилось. — Отдай! Где она?
— Это кто? — стоять на коленях Матвею Степановичу надоело и он, сунув букет в руку Катерине, поднялся. Пальтецо оправил и поглядел на Мирона сверху вниз. — Ты кто, человече?
Причём ласково так спросил. Даже нежно.
А вот Мирон отчего-то зашипел и попятился.
И снова хлопнула дверь.
— Псих, да?
— Ещё какой, — Катерина вцепилась в букет, понимая, что сейчас сама устроит истерику. — Муж… сестры… она от него ушла.
— Правильно сделала. Вот… я теперь знаете, как людей чую? Бывает видишь в первый раз и прямо морда у него такая, что так бы и вдарил, — он даже мечтательно глаза прикрыл. — А лучше вовсе прикопать… слушайте, вот прям чувствую, как рядом с вами легче становится. Отпускает, стало быть. Так что, прикопать? Вы только кивните.
