Ведьмак: Сезон гроз. Дорога без возврата - Анджей Сапковский

Они вступили под остатки разбитого портала, некогда внушительной арки, нынче выглядящей словно виселица, причем впечатление усиливал плющ, свисающий, точно обрезанная петля. Шли аллейкой, обозначенной деревьями. Деревьями сухими, искалеченными и изуродованными, словно бы прижатыми к земле тяжестью проклятия, висящего над этим местом. Аллейка вела к саду. А точнее, к тому, что некогда было садом. Клумбы барбарисов, штоковых и вьющихся роз, когда-то наверняка искусно подрезаемые, сейчас представляли собой дикое и беспорядочное сплетение ветвей, колючих лиан и сухих стеблей. Из сплетения выглядывали останки скульптур и барельефов, в большинстве, похоже, выполненных в полный рост. Останки эти сохранились столь плохо, что не получалось даже приблизительно определить, кого – или что – скульптуры изображали. Однако это и не имело большого значения. Статуи были прошлым. Они не выжили, следовательно, перестали что-либо означать. Остались руины, и они, похоже было, простоят еще долго; руины вечны.

Руина. Памятник уничтоженного мира.

– Лютик.

– Да?

– В последнее время все, что могло пойти плохо, пошло плохо. И мне кажется, что это я всему виной. Все, к чему я в последнее время прикоснулся – все сделал неправильно.

– Тебе так кажется?

– Мне так кажется.

– Ну значит точно так и есть. Комментариев не жди. Надоело мне комментировать. А теперь, если можно, пожалей себя молча. Я как раз творю, твои стенания у меня сбивают концентрацию.

Лютик уселся на поваленную колонну, сдвинул берет на затылок, заложил ногу на ногу, подкрутил колки лютни.

Дрожит свеча, огонь погас

Холодный ветер дунул зябко…

И действительно, дунул ветер, внезапно и неожиданно. А Лютик перестал играть. И громко вздохнул.

Ведьмак обернулся.

Она стояла у входа в аллейку, между треснувшим цоколем нераспознаваемой статуи и запутанной гущей сухого кизила. Высокая, в обтягивающем платье. С головой сероватой масти, что больше свойственна корсакам, чем чернобуркам. С острыми ушами и вытянутой мордой.

Геральт не шелохнулся.

– Я обещала, что приду, – в пасти лисицы заблестели ряды клыков. – В один прекрасный день. Этот день сегодня.

Геральт не шелохнулся. На спине он чувствовал знакомую тяжесть обоих своих мечей, тяжесть, которой ему так не хватало целый месяц. Которая обычно давала ему спокойствие и уверенность. Сегодня, в эту минуту, тяжесть была просто тяжестью.

– Я пришла… – агуара блеснула клыками. – Сама не знаю, зачем я пришла. Может, чтобы попрощаться. Может, чтобы позволить ей попрощаться с тобой.

Из-за спины лисицы выглянула худенькая девочка в обтягивающем платьишке. Ее бледное и неестественно неподвижное лицо все еще было наполовину человеческим. Но, пожалуй, все же уже больше лисьим, чем человеческим. Изменения происходили быстро.

Ведьмак покачал головой.

– Ты вылечила… Оживила ее? Нет, это невозможно. Так, значит, она была жива там, на корабле. Была жива. Притворялась мертвой.

Агуара громко тявкнула. Ему потребовалось время, чтобы понять, что это был смех. Что лисица смеется.

– Когда-то мы могли многое! Мы могли наводить иллюзии волшебных островов, показывать пляшущих в небе драконов, создавать видимость огромного войска, приближающегося к стенам города… Когда-то, раньше. Сейчас мир изменился, наши способности уменьшились… и сами мы стали карликами. Мы уже больше лисицы, чем агуары. Но по сей день даже самая маленькая, даже самая юная из нас способна обмануть иллюзией ваши примитивные человеческие чувства.

– Впервые в жизни, – сказал он, помолчав, – я рад, что меня обманули.

– Неправда, что ты сделал все неправильно. А в награду ты можешь коснуться моего лица.

Он откашлялся, косясь на острейшие зубы.

– Хмм…

– Иллюзии – это то, о чем ты думаешь. Чего боишься. И о чем мечтаешь.

– Прости?

Лисица тихонько тявкнула. И изменилась.

Темные фиалковые глаза, пылающие на бледном треугольном лице. Кудри цвета воронова крыла, вьющиеся словно буря, каскадом спадают на плечи, блестят, отражают свет как павлиньи перья, волнуются и вьются при каждом движении. Губы, дивно узкие и бледные под помадой. На шее черная бархатная лента, на ленте обсидиановая звезда, искрящаяся, рассылающая вокруг тысячи бликов…

Йеннифэр улыбнулась. А ведьмак коснулся ее щеки.

И тогда сухой кизил зацвел.

А потом дунул ветер, рванул куст. Мир скрылся за завесой кружащихся белых лепестков.

– Иллюзия, – услышал он голос агуары. – Все есть иллюзия.

* * *

Лютик кончил петь. Но не откладывал лютню. Сидел на обломке поваленной колонны. Смотрел в небо.

Геральт сидел рядом. Думал о разном. Разное в себе укладывал. А точнее, пробовал уложить. Строил планы. В большинстве своем абсолютно нереальные. Обещал себе разные вещи. Сильно сомневаясь, что хоть одно из обещаний сможет сдержать.

– Вот ведь ты, – внезапно отозвался Лютик, – никогда не похвалишь мои баллады. Столько их я уже при тебе сочинил и спел. А ты никогда мне не сказал: «Красиво это было. Я хотел бы, чтобы ты спел еще раз.» Ты ни разу этого не сказал.

– Все так. Я не говорил, что хотел бы. Хочешь узнать, почему?

– Почему?

– Потому что не хотел бы.

– Тебе это так тяжело? – не сдавался бард. – Так трудно? Сказать: «Сыграй это еще раз, Лютик. Сыграй «Как проходит время».

– Сыграй это еще раз, Лютик. Сыграй «Как проходит время».

– Ты это без души сказал.

– Ну и что? Ты же все равно сыграешь.

– Вот даже не сомневайся.

Дрожит свеча, беда с огнем.

Холодный ветер дунул зябко.

Проходит время

День за днем —

Бесшумно, как на лисьих лапах.

Ты рядом вновь, и мы вдвоем,

Пускай не все у нас и гладко.

Проходит время

День за днем —

Бесшумно, как на лисьих лапах.

Дорог, которыми идем,

Нам не забыть, восток иль запад…

Проходит время

День за днем —

Бесшумно, как на лисьих лапах.

Давай же, милая, споем

И ощутим победы запах.

Проходит время

День за днем —

Бесшумно, как на лисьих лапах.

Геральт встал.

– Пора в дорогу, Лютик.

– Да? И куда же?

– Не все ли равно?

– В общем-то, верно. Поехали.

Эпилог

На пригорке белели останки строения, превращенного в руины так давно, что те уже совсем заросли. Плющ обвил стены, молодые деревца пробивались через треснувшие плиты пола. Это был когда-то – но Нимуэ не могла этого знать –