Изгнанник Ардена - Софи Анри (российский автор)
– Моя… – ласково произнес Тристан, тяжело дыша, и нежно поцеловал ее плечо и шею.
«Люблю», – мысленно кричала она, обнимая его одной рукой, а второй незаметно смахивая с щеки непослушную слезинку.
Глава 29
Тристан редко засыпал с любовницами, и не потому, что разделял идиотские принципы многих аристократов: с любовницами нужно только сношаться, а засыпать – с женами. Все дело в том, что он мало кому доверял настолько, чтобы спокойно спать с ним в одной кровати. Даже в те редкие моменты, когда он все же позволял остаться на ночь девушкам, пользующимся его особым доверием, ему очень плохо спалось. Душно, тесно, неудобно. Он ненавидел, когда его трогали во сне и уж тем более лезли с ним обниматься. А тех, кто отбирал у него одеяло, он и вовсе готов был убить.
Эта ночь стала исключением. Адалина уснула у него на груди, и ее тихое, мерное дыхание действовало на него так же умиротворяюще, как осенний дождик поутру. Ее рука лежала у него на животе, но не вызывала противное щекочущее ощущение, а приятно согревала кожу. Аромат ее карамельных волос – яблоко, мед и корица – бальзамом ложился на душу.
Упрямая, дерзкая, настырная и неугомонная в жизни, во сне она больше напоминала мягкого и пушистого котенка.
Но он помнил, что у этого котенка были стальные когти.
Тристан долго не спал, прокручивая в голове события прошедшего дня. В груди клокотал гнев каждый раз, когда он вспоминал, как Фарад швырнул Адалину на кровать, а потом набросился на нее, словно голодный пес на кость. Тристан чудом сдержался, чтобы не снести ему голову в тот же момент. Если бы все зашло дальше прелюдии, он убил бы его не мешкая, наплевав на последствия. И хотя ничего не произошло и этот плешивый козел вовремя уснул, Тристан ненавидел себя за то, что подверг Адалину такой опасности.
Будто он никогда раньше не использовал людей в своих собственных целях.
Будто не манипулировал ими, не лгал и не играл на чувствах других.
Нет. Он проделывал это сотни раз и никогда не страдал угрызениями совести. Единственные люди, о чьих чувствах он переживал, – это его близкие. Его семья. Поэтому страх и волнение за Адалину только злили и тревожили его. А когда она пришла к нему сама, такая гордая и прекрасная в гневе, в его душе поднялась буря, и он пал под ее натиском. Страстные объятия, жадные поцелуи, разгоряченные тела, томные вздохи и громкие стоны. Он даже самому себе не хотел признаваться, почему не спал с другими женщинами с тех самых пор, как помог Адалине сбежать из Изумрудного дворца. Хотя ответ лежал на поверхности. Он желал лишь ее.
Когда Адалина призналась, что все еще невинна, внутри него словно что-то надломилось. Несмотря на ее смелые выходки и показную вульгарность, Тристан догадывался, что у нее не было мужчин. И тем не менее это не мешало ему делать откровенные намеки, касаться ее так, будто они были любовниками долгие годы, желать близости с ней и открыто проявлять чувства. Однако в тот момент, когда она сама рассказала ему об этом, он засомневался. Имел ли он право стать ее первым, запятнать ее чистоту своей порочностью? Сомнения чуть не остудили его пыл, но, глядя в глаза, полные решимости и желания, чувствуя ее ладони, крепко сжимающие его плечи, Тристан вновь уступил ей. Видел в ее взгляде, считывал в ее поцелуях и объятиях: она – его, она – для него.
С этими мыслями он уснул. Его сон был спокойным и крепким, но умиротворение внезапно сменилось тревогой, и он проснулся среди ночи.
Осмотревшись по сторонам, Тристан обнаружил, что его кровать пуста. В сердце неприятно кольнуло. Адалина ушла. Но примятая подушка все еще хранила ее аромат.
– Чтоб тебя, клятая заноза, – выругался он себе под нос, чувствуя, как к горлу поднимаются досада и разочарование.
Ему бы радоваться, что эта демонесса не строила никаких надежд на их совместное будущее и ушла сама, но Тристан порывисто вскочил с кровати. Надел штаны и уже собирался отправиться в ее покои, сам до конца не понимая зачем, как вдруг заметил на полу женскую сорочку. Там же лежал ее халат. Неужели она пошла к себе голышом?
Не успел Тристан обдумать эту мысль, как услышал доносящуюся из конца коридора мелодию.
Он знал, что на этом этаже находится музыкальная комната. Знал, что там стоит пианино, хотя Кристин редко играла на нем, предпочитая скрипку. Знал, но никогда туда не заходил и тем более не играл. Он уже и забыл, когда в последний раз его пальцы касались клавиш. Забыл это трепетное чувство, когда писал музыку, вкладывая в нее все то, что таилось в душе и что он не мог передать словами.
Тристан вышел в коридор, и звуки пианино стали громче.
Он узнал мелодию. До боли знакомую и дробящую сердце в мелкую крошку. Ноты этой композиции знал лишь один человек. Та, что забрала его сердце с собой в могилу. Та, что забрала его способность творить музыку.
В полном смятении он дошел до комнаты и медленно отворил дверь, одновременно желая и боясь увидеть музыканта. Внутри царил полумрак, и единственным источником света служила одинокая свеча, догоравшая на крышке пианино. Музыка эхом разносилась по просторной комнате, и легкий ветерок, подхватывая стройные ноты, уносил их в сумрак ночи через распахнутые настежь окна.
Тристан не видел лица музыканта, но узнал его по прямой осанке.
Перед пианино сидела Адалина, завернутая в тонкую белую простынь, оголявшую плечи. Ее распущенные волосы прикрывали лицо, а тонкие длинные пальцы порхали по клавишам. Она даже не услышала скрип двери и шаги, потому что, когда Тристан заговорил, она резко вздрогнула, и музыка оборвалась на высокой жалобной ноте.
– Откуда ты знаешь эту композицию? – спросил он, медленно приблизившись к пианино.
В этот момент Адалина выглядела такой хрупкой и беззащитной, что Тристан не мог злиться на нее за то, что, сыграв его музыку, она без спроса вторглась в его душу.
– Я задал вопрос.
Он сел на скамейку рядом и, резко подняв ее, усадил к себе на колени. Она забегала глазами по комнате, лишь бы не смотреть на него.
– Почему не спишь? – спросила она.
– Услышал, как ты играешь мою музыку. Откуда ты ее знаешь?
Тут Тристана осенило. Эту композицию он
