Как поймать монстра. Круг второй - Арина Цимеринг
Глядя на его волнистые волосы, свешивающиеся на лоб и прикрывающие уши, Кэл ответил:
– Ну так спрашивай.
Тот молчал долго. Подбирал вопрос так, будто у него была всего одна попытка. Потом все-таки спросил, стараясь говорить нейтральным тоном:
– Что значит – смотритель острова? Егеря? Как Дэйв?
– Ну, почти. Моя община, откуда я родом, это… – Кэл пожевал губами, прикидывая, как бы объяснить. – Особая община. Мы поколениями занимаемся тем, что храним Гавайи от нечисти. У нас есть жрецы, изгоняющие злобных духов, вроде гоэтиков, как Сайлас… Есть егеря. Как я и Джемма. У Управления нет базы на Гавайях, потому что это наша земля. Мы сами патрулируем острова, включая ближайшие воды, следим за паранормальными зонами, держим подальше туристов… Мне повезло – я вырос среди людей, которые меня всему обучили.
– А почему вы тогда перешли в это Управление?
– Не знаю. – Кэл задумался. Если честно, он не мог вспомнить какой-то одной ясной причины. – Захотелось посмотреть континент, наверное. Увидеть что-то новое… Ну, и из-за Джеммы, возможно, – признал он. – У нас в тот год случилась чрезвычайщина: из-под контроля вышел один очень мерзкий черт, мы называем его Мо’о. Дела были так себе, и Управление отправило к нам подкрепление.
– Там была миз Роген? – догадался Киаран.
– Ну а кто же еще, – одобрительно кивнул Кэл. – Мой кузен прозвал ее вахине хоомакау – «кошмарная девица». Ну, знаешь, – он добродушно хмыкнул, – типичная Джемма. Но к концу миссии мы поладили! И через год я перебрался на Большую землю. Но на континенте другие правила: для того чтобы ловить нечисть, нужно быть агентом, иначе нельзя. Так что… вот он я. Здесь.
Здесь. Сижу с тобой, существом, которое может стать причиной моей гибели, и пытаюсь не допустить твоей. Киаран понял это без слов – и снова опустил глаза.
– Во сколько вы убили свою первую… – Он поморщился и сбился. – Вы поняли.
– Дай-ка подумать… Семь? Нет, наверное, мне еще было шесть.
– Шесть, – сказал Киаран.
– Ага. Очень неудачно спрыгнул с машины во время патруля – прямо под пасть нанау. Тварь несильно смертоносная, но имеет неприятное свойство жертву гипнотизировать: у нее для этого глаза по всему телу… Выглядит как кошмар трипофоба, конечно. Пришлось закрывать глаза и выкручиваться.
– В шесть лет, – снова повторил Киаран.
– Ну а что было делать? Ты или идешь к ней в пасть – или импровизируешь!
– Вы уникальный человек, – просто сказал тот. Это можно было бы считать откровенностью, но Кэл привык такое слышать и поэтому обратил внимание на другое: голос его звучал чуть бодрее, чем раньше.
В отличие от него, Киаран не мог быть таким прямым. Кэл чувствовал скованность даже в руках, которые он держал. Но тот наконец себя пересилил:
– Я не встречал таких… таких людей, как вы.
Кого ты вообще встречал, сидя в своей деревне, затерянной на краю мира, хотелось спросить Кэлу. Как ты можешь судить, чуть было не задал он вопрос. Любой человек, на котором сработала твоя сила, показался бы тебе уникальным.
– Это все твой импринтинг, – так и ответил он. Однако Киаран уверенно возразил:
– Думаю, я смог бы понять это и без импринтинга. Не каждый посетитель пекарни может похвастаться, что в шесть лет убил дикого лесного монстра.
Кэл засмеялся:
– Эй! А еще я оставил хорошие чаевые!
Услышав его смех, Киаран наконец поднял голову. Синяки стали прозрачнее, чернота с век пропала. На губах, все еще белых, был намек на улыбку, но глаза у него не улыбались – было в них странное чувство, которое Кэл смог расшифровать только как печаль. Столовая медленно потонула в тишине. Слышно было только, как дышал Киаран – глубже и увереннее, чем раньше.
И в этот момент, наверное, из всех моментов – их разговоров, брошенных друг другу в лицо фраз и откровений, из слов, пропитанных отчаянной искренностью и даже злостью, – Кэл мог бы позволить себе прислушаться к эмоциям. Будь он не тем, кем являлся, он мог бы проникнуться или поддаться этой простой человеческой симпатии. Сказать «мы не будем тебя убивать», сказать «я тебе верю».
Но, подумал Кэл с легким сожалением, он был совсем не таким человеком.
Киаран мог быть сколько угодно честным, мог быть бесконечно красивой иллюзией, мог быть даже хорошим. Действительно и по-настоящему. Мог быть жертвой обстоятельств… Единственное, кем он не мог быть, – это человеком.
И поэтому даже сейчас, когда он смотрел Киарану в глаза, мысли Кэла оставались ясными и спокойными, а любое стихийное желание всего лишь задевало его по касательной, не оставляя и следа. Кэла не раздирали противоречивые чувства или сомнения. Единожды приняв решение, он не должен был в нем не сомневаться.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Кэл, чтобы что-то спросить.
Киаран ответил с удручающей искренностью:
– Мне очень грустно.
Кэл тяжело выдохнул.
– Жаль, – на секунду Киаран не совладал с голосом, но тут же исправился: – Жаль, что мы не встретились при… других обстоятельствах. Спасибо, мистер Махелона. – Его руки выскользнули из ладоней Кэла, уступая место морозному воздуху. – Мне стало намного лучше. Думаю, теперь я смогу заснуть.
Он подхватил уже почти сползший с плеч спальный мешок и поднялся на ноги, стремясь скорее отвернуться. Кэл ему это позволил. Убрав руки в карманы, он ответил:
– Иди. Я подежурю, потом меня сменит Сайлас. Кто знает, вдруг толпа решит вернуться и перерезать нас всех ночью.
Киаран кивнул не оборачиваясь и исчез в темноте коридора.
В карманах куртки Кэл сжал кулаки – так сильно, что ногти впились в ладонь.
Патрик зажигает пасхальные свечи раньше, чем загораются священные костры Белтейна, вызывая этим гнев друида и воинов. Свеча вспыхивает и чадит, и ропот придворных разносится злобным эхом. Они все собрались здесь, запечатлены здесь, остались здесь, ждут здесь, заключены здесь – вечно наблюдать чужой сон. Воины умирают, песня затихает, свеча горит, друид смотрит. Пламя поднимается все выше и выше, пока не касается потолка, и женщина падает на колени. Чувство вины лижет голубые стены огненными языками. Патрик заносит молот. В молоте его – Бог.
Его Богу здесь не место.
Вина разъедает камень и золото.
Друиду не затушить пасхальной свечи: воины умрут, песнь закончится, женщина упадет на колени. Придворные закричат через дверь знакомыми голосами. Дверь останется закрыта, пока Патрик не поднимет свой молот. В молоте его – Бог. Молот его – заблуждения. Молот бьет по камню, но ударяет в закрытую дверь.
Патрик заносит молот, и тени придворных шевелятся, мечутся, тянут руки. Огни уже зажжены. Время снова удлиняется. Зима наступает. Первая дверь готова открыться: кто-то уже стучит изнутри.
А затем перед ним ложится ладонь, длинная, бледная, твердо давящая на белое перекрытие, и рукав серого пальто с выглядывающим манжетом, таким
