По серебряному следу. Дворец из стекла - Корнелия Функе
Никто из них отродясь гоилов не видывал. Те жили на континенте и ненавидели пересекать открытое море, а значит, почти никогда не добирались до Альбиона. Но не было никого, кто бы не слышал о них – каменнокожих братьях и сестрах расы человеческой, золотоглазых, живущих под землей, где они строят свои города из драгоценных камней. Табета представляла их похожими на статуи у дворца королевы, что неотрывно глядят пустыми мраморными глазами со своих высоких постаментов.
Ходили слухи, что король гоилов потопил флот Альбиона и что они строят летательные машины, а еще своими когтями могут превращать в гоилов людей. Но это все были страшилки для детей. Иногда Коротышка, изображая гоила, гонялся за Табетой вдоль берега, хищно растопырив пальцы, с которых капала грязь, словно хотел порвать ее в клочья. Будь проклят тот водяной, что убил его! Она очень скучала по Коротышке. Порой она мечтала о том, что какой-нибудь водяной и ее утащит глубоко-глубоко на дно реки и будет держать там в плену среди гор наворованного золота, как, если верить сказкам, поступают с юными девушками все водяные.
Снег помог смыть с рук иловую вонь. Остальные поспешно разбежались по домам, что бы ни было тем жалким местом, где они нашли приют на ночь. Но Табета решила сначала заглянуть в выходящий окнами на реку трактир «Фуентес», куда ходили в основном моряки и портовые рабочие: там бесплатно кормили супом нуждающихся. Названия Табета, конечно, прочесть не могла, но металлическая вывеска – в форме тюленя с женской головой – над дверью давно уже вызывала у нее любопытство, и несколько месяцев назад холод в конце концов загнал ее через узкую дверь в прокуренный зал.
Когда она открыла дверь в трактир в этот вечер сочельника, ее встретили такие аппетитные запахи, что пустой желудок тут же болезненно скрутило.
Девушка за стойкой, препиравшаяся с подвыпившим посетителем, была, вероятно, не старше Табеты, но красное платье придавало ей очень взрослый вид. При ближайшем рассмотрении жемчужины в ее каштановых волосах оказались блуждающими огоньками и травяными эльфами, но помада на губах и подведенные сажей брови были самыми настоящими. Насколько Табета помнила, ее звали Офелия. Будучи старшей дочерью хозяина, она обычно обслуживала посетителей или помогала мыть посуду.
Табета пришла поговорить с ее матерью, но нигде той не увидела. Семейство Фуентес открыло это заведение всего год назад. Ходили слухи, что кухаркой у них троллиха, которая до того, как перебраться в Лондру, у себя на родине убила троих мужчин, не оценивших по достоинству ее поварское искусство. Всем известно, что тролли очень обидчивы и в ярости могут убить, но Табета никогда не переступала здесь порог кухни и поэтому сомневалась, стоит ли верить в эту историю. Кое-кто из бездомных клялся, что мать Офелии – ведьма, но они говорили так почти про каждую женщину, особенно про тех, у кого получалось самостоятельно зарабатывать на жизнь.
Поговаривали, что Альфонсо Фуентес, отец Офелии, служит одним из главных садовников во дворце королевы и некоторые овощи в супах Фуентесов якобы с королевских огородов. Табета приняла решение этому верить: ей нравилось представлять, что, сидя над тарелкой супа в скромном трактире, она пробует королевские помидоры и лук. А вот слухи про ведьму – однозначно ерунда: у всех в семействе Фуентес глаза черные, а у ведьм, как известно, они зеленые и зрачки как у кошки. Но какая, в конце концов, разница, если только ведьмы не деткоежки?! Супы Фуентесов каждого заставляли поверить, что мир прекрасен. Ради этого стоило рискнуть тем, что его подает ведьма. И что еще лучше – Фуентесы принимали в качестве оплаты монеты, найденные Табетой в реке.
В этот сочельник в маленьком ресторане было, как всегда, тепло и уютно, и неудивительно, что повсюду на стенах висели письма и открытки от посетителей, когда-либо чувствовавших себя за этими простыми деревянными столами как дома. Большинство были посланы из мест, о которых Табета и слыхом не слыхивала, и все они подтверждали обещание, что нашептывала ей река, когда девочка обыскивала ее илистый берег: мир широк и полон удивительных вещей, созданий и мест.
– Добрый вечер! Можно, пожалуйста, немного острого фасолевого супа? – попросила она, сгоняя со лба травяного эльфа размером едва больше монетки. Его пыльца пользовалась большим спросом, потому что навевала сладкие сны, но Табета не могла позволить себе погружаться в них. Эти сны все равно ложь, и после пробуждения смотреть в глаза реальности только тяжелее.
Три слегка погнутые монетки, положенные Табетой на стойку, Офелия Фуентес ощупала левой рукой. Своей единственной. Правая рука у Офелии заканчивалась чуть ниже локтя, но об этом быстро забывалось, стоило увидеть, как ловко она двигается за стойкой.
– Вот эту лучше оставь себе, – сказала она, возвращая Табете одну из монет. – У торговцев на Селт-стрит ты получишь за нее, возможно, больше, чем порцию супа. – У нее был довольно низкий для девушки голос, а из-за акцента даже простые слова звучали таинственно. – Двух остальных достаточно, – сказала она хобу, наполняющему миски.
Порция оказалась щедрее обычного.
– Наша рождественская порция, – пояснила Офелия, подвинув миску к Табете.
Рождество. Мужчин и женщин за столами оно, похоже, не интересовало. Табета вспомнила, как в их первое Рождество в Лондре мать показала ей большое дерево, которое каждый год ставили у дворца королевы. В нем светилось такое множество живых огоньков: хобы, блуждающие огоньки и стайки травяных и водных эльфов. К праздникам мать всегда заворачивала ей в подарочную бумагу какую-нибудь вещицу, и пусть это была всего лишь старая игрушка, мать украшала ее лентой или птичьими перьями – и игрушка выглядела как новая.
Подвыпивший гость вернулся к своему столу, но стал задирать некоторых посетителей на языке, которого Табета не понимала. Офелия Фуентес сохраняла спокойствие, однако, когда он так стукнул кулаком по своей тарелке, что та разбилась, ей стоило лишь бросить взгляд в сторону кухни, как дебошир замолчал и исчез, так и не сказав больше ни слова.
На Табету эта сцена произвела сильное впечатление, и она задалась вопросом, не само ли семейство Фуентес распространяло слух о кухарке-троллихе.
Табета ела медленно, пусть это и нелегко, когда ты страшно голодна. Отправляя в рот каждую следующую ложку супа, она надеялась, вдруг мать Офелии еще появится. Снаружи опять мело, и было слышно, как на узкой улочке над рекой ветер насвистывает звенящую рождественскую песню собственного сочинения. Поэтому, когда хобы позвонили в висящий на стене колокольчик, извещая посетителей, что трактир закрывается, те запротестовали громче обычного.
– Ты всегда ешь так медленно? – спросила Офелия Фуентес, когда столы наконец опустели и одна Табета, сидя за стойкой, еще выскребала из миски остатки. – Или наш сегодняшний суп тебе не по вкусу?
– Где твоя мать? – ответила Табета вопросом на вопрос.
Офелия кивнула хобам, и четверо из них вскочили друг другу на плечи, чтобы тот, кто оказался на самом верху, смог задвинуть дверную защелку.
– Она вернулась в Метрагрит, где живет большая часть нашей семьи. Не выносит холод, целыми днями жалуется. Иногда ее не бывает здесь по несколько месяцев. А зачем она тебе? Ты
