По серебряному следу. Дворец из стекла - Корнелия Функе
Чешуя русалок пользовалась большим спросом у портных: они любили украшать ею одежды состоятельных клиентов. Табета осторожно засунула находку в один из кожаных мешков, привязанных к старому поясу – его тоже принесла когда-то река, – и тут обратила внимание, что замеченный ею еще с лестницы хорошо одетый чужак наблюдает за ней. Несмотря на возраст, он казался сильным и проворным – такое всегда важно учитывать: вдруг внезапно придется спасаться бегством. Однако никто из остальных иловых жаворонков, похоже, не беспокоился. Пальто этого человека было не такого шикарного покроя, как у банкира, который каждое воскресенье после посещения церкви приказывал своему кучеру останавливаться у лестницы и бросал роющимся в иле жаворонкам сверху пригоршню пенни. Сапоги же его стоили явно больше, чем могли принести Табете находки за десять лет, а за шарф, обмотанный вокруг его мощной шеи, ей пришлось бы копаться в иле года три, не меньше. Чем же он занимается? Вообще-то, ей всегда удавалось это угадывать, но не сейчас.
– Я слышал, что ты один из лучших иловых жаворонков на этой реке.
Он говорил с акцентом – такой бывает у выходцев из Новой Каледонии. Дед Табеты был родом с севера. А что касается комплимента, он его, конечно же, выдумал, чтобы ей польстить. Остальные жаворонки никогда бы не признали, что в их грязном ремесле она понимает лучше других.
У чужака на лбу был шрам, и еще один – на руке, но на солдата или профессионального боксера он не походил, и никакой полицейский ни за что не смог бы себе позволить такие сапоги. Из кармана его пальто, внимательно изучая карманы и мешки Табеты, выглядывал дюймовик с глазами цвета блеклого янтаря. Дюймовики – гениальные воришки, и, хотя ростом они не больше бутылки из-под джина, ни один самый ловкий карманник человеческого рода-племени им и в подметки не годится.
– Не волнуйся, он ворует только по моему указанию.
Тонкие губы растянулись в улыбке, обнажив три серебряных зуба, испещренных какими-то древними на вид письменами. Табета очень старалась не таращиться на них.
– Тебе не попадался где-нибудь кусочек стекла, который может быть осколком вот отсюда?
Достав из кармана обрывок бумаги – газетную вырезку, – незнакомец протянул ее Табете, и та заметила, что левую руку его покрывали рубцы от ожогов, а на двух пальцах не хватало ногтей – у него явно очень опасная работа.
На газетной вырезке она увидела иллюстрацию, одну из тех черно-белых, которые так любила рассматривать. Читать Табета не умела, но эти картинки позволяли ей все же узнавать кое-что о мире, и она подбирала на улице все газеты, только чтобы их разглядывать. Однако та, что теперь оказалась у нее перед глазами, была довольно скучной – не то что картинки с изображением сражений или экзотических городов: какой-то бокал на тонкой ножке с выгравированными на стенках песчаными феями и огненными эльфами.
– Никто, мистер, ничего подобного не найдет, – сказала она. – У такого тонкого стекла никаких шансов выжить в реке.
Стекло, фарфор, обожженная глина… Ил Темзы был нашпигован миллионом осколков – от чашек, бутылок, тарелок, – и требовался наметанный глаз, чтобы распознать, имеют ли они какую-то ценность. Большинство никакой ценности не представляло, но за более старинные иногда немного платили торговцы на Селт-стрит, буквально одержимые любыми древностями. Принося им что-то, Табета заслушивалась их историями: о забытых королях и рыцарях, о заколдованных мечах, о феях и убивающих себя из-за безумной любви к ним принцах или о ведьмах-деткоежках. Ей уже доводилось находить множество горшочков, в каких ведьмы продавали свои зелья. Они попадались почти так же часто, как глиняные трубки для курения эльфовой пыльцы. Головки таких трубок нередко имели форму лиц, и за них можно было получить хорошие деньги.
– А что в этом бокале особенного? – спросила Табета, возвращая незнакомцу газетную вырезку.
– Оставь у себя. – Чужак вновь одарил ее серебрянозубой улыбкой. – Он ценен только глубоко личными воспоминаниями, но я заплачу три серебряных шиллинга, если принесешь мне его осколок.
Глубоко личные воспоминания?! Все считают, что детей обвести вокруг пальца ничего не стоит. Но три серебряных шиллинга… это больше, чем она заработает за десять удачных месяцев, даже если будет прочесывать ил каждый день по шестнадцать часов без передышки.
– Ты сможешь найти меня в трактире «У красного льва». Знаешь, где это?
Табета кивнула. «У красного льва» – трактир для богачей, любящих прикидываться не слишком состоятельными.
– Спросишь Бартоломью Джейкса. – Взгляд дюймовика был по-прежнему прикован к ее мешкам. – Но не приходи, если не найдешь осколок до вечера первого дня Рождества. Мне он нужен самое позднее завтра ночью. Да, и меня не интересуют древние монеты или что там ты еще обычно продаешь.
Он кивнул ей на прощание и, стряхнув перо чайки с идеально выкроенного рукава, тяжело зашагал в своих дорогих сапогах назад к лестнице, ведущей наверх, на улицу.
Рассмотрев картинку внимательнее, Табета глянула на остальных. Беззубый Гарри, Хромоножка, Лягушатник – у всех в руках была такая же газетная вырезка, и смотрели они на Табету так же воинственно, как и она на них. Только однажды Табета подружилась с другим иловым жаворонком. Коротышкой. Его убил водяной, когда тот поплыл за деревянным ящиком, дрейфовавшим в грязных волнах. Тогда она больше недели не могла заставить себя спуститься к реке. Тяжело терять друга, особенно если он единственный.
Снова пошел снег. Река заглатывала снежинки, словно громадное мокрое серокожее чудовище, а Табета обыскивала холодный ил, пока не зашло солнце, подернутое дымом из труб, и вода в Темзе не сделалась такой черной, как сапоги незнакомца со шрамами. Она нашла немного медной проволоки, одинокий ботинок – до того сгнивший, что развалился на части, как только она втиснула в него замерзшую ногу, – оловянную ложку и несколько монет, одна из которых выглядела довольно древней. Вместе с чешуей русалки неплохая добыча, но Табета, подходя к лестнице, не забыла принять разочарованный вид.
По ночам берег реки был еще опаснее, и даже самые отважные иловые жаворонки оставались тут лишь до захода солнца. Табета не сомневалась, что все они искали ту стекляшку, но никто из них, разумеется, не стал бы афишировать свой успех, уйдя раньше или хотя бы – как однажды сглупил мальчишка по имени Остер – вприпрыжку взбегая по лестнице с присвистом и самодовольной улыбкой. Той же ночью Беззубый Гарри и Хромоножка украли у него найденное золотое кольцо – а для начала избили до полусмерти.
Нет. Никто из них, поднимаясь по лестнице, не улыбался. У всех были невыразительные, чумазые лица – типичные для иловых жаворонков. «Хорошо бы нам, Тед, просто превратиться в гоилов, – сказал ей как-то в шутку Коротышка. – Были бы с каменной кожей и огнем в глазах».
