Знак Единорога. Рука Оберона - Роджер Желязны

Передние копыта бледного коня ударили о край уступа, и я рванулся вперед. Рефлексы вынудили зверюгу, вопреки натянутым поводьям, искать такую же опору для задних ног. При моем приближении всадник взметнул клинок в защитную позицию, но я нырнул вбок и атаковал слева. И пока он пытался прикрыться клинком с той стороны, я уже нанес удар. Грейсвандир рассек бледную плоть, войдя между грудиной и кишками.

Я выдернул клинок, и из раны, словно кровь, хлынули сгустки огня. Рука с клинком повисла, а конь испустил пронзительный крик, почти свист, когда горящий поток обжег ему шею. Я сместился назад, когда всадник повалился вперед, и зверюга, теперь встав на все четыре ноги, рванулась ко мне, намереваясь растоптать меня. Я отмахнулся клинком, инстинктивно, защищаясь. Грейсвандир подрубил левую переднюю ногу коня, и эта рана тоже загорелась.

Я вновь шагнул вбок, когда он развернулся и вновь попытался достать меня. В этот миг всадник обратился в столб света. Зверь заревел, развернулся и шарахнулся прочь. Даже не притормозив, он нырнул через край и исчез в бездне, оставив мне воспоминания о горящей кошачьей голове, которая некогда говорила со мной, и тот холодок, что всегда сопровождает эти воспоминания.

Я прислонился спиной к скале, тяжело дыша. Призрачная дорога подплывала все ближе – футах в десяти от края пропасти. Левый мой бок свела судорога. Второй всадник быстро приближался – не такой насквозь бледный, как первый: темные волосы, лицо вполне живых цветов. Конь тоже нормальный – гнедой и с правильной гривой. В руках у всадника был арбалет, взведенный и заряженный. Я покосился через плечо: отступать некуда, нет даже расщелины, где я бы мог укрыться.

Я вытер ладонь о штаны и повернул Грейсвандир в первую позицию, встав боком к противнику, чтобы максимально сузить размеры мишени. Клинок мой оставался между нами – эфес на уровне моей головы, острием к земле, – сейчас это был мой единственный щит.

Всадник максимально сблизился со мной, остановившись на краю дымчатой полосы. Медленно поднял арбалет, зная, что, если выстрел не свалит меня сразу, я успею метнуть клинок как копье. Глаза наши встретились.

Безбородый, стройный. Глаза, возможно, светлые – он целился, конечно же, прищурившись. Конем управлял отменно, одними коленями. Ладони крупные, уверенные. Годный товарищ. Странное чувство охватило меня, пока я разглядывал его.

Мгновение длилось дольше, чем стоило бы, чтобы перейти к делу. Всадник качнулся назад и чуть опустил оружие, ничуть при этом не расслабившись.

– Ты! – окликнул он. – Этот клинок – Грейсвандир?

– Да, – ответил я, – он самый.

Он продолжал оценивающе смотреть на меня, и что-то внутри меня попыталось найти слова, дабы облачить в них мысль, не смогло и убежало нагим в глухую полночь.

– Что тебе здесь нужно?

– Убраться отсюда, – ответил я.

Щелчок, удар, и болт ударил о камень – сильно левее меня.

– Тогда убирайся, – сказал всадник. – Здесь для тебя слишком опасно.

И развернулся, дабы удалиться туда, откуда прибыл.

Я опустил Грейсвандир.

– Я тебя не забуду, – произнес я.

– Не забудешь, – откликнулся он.

И умчался прочь, а несколько мгновений спустя исчезла и дымчатая полоска.

Я вложил Грейсвандир в ножны и сделал шаг вперед. Мир снова начал вращаться вокруг меня: свет наступал справа, тьма уходила влево. Я осмотрелся, выискивая, как бы подняться на скалу, что была сзади. Там было всего-то футов тридцать или сорок, и мне хотелось узнать, что там, по ту сторону. Справа тот выступ, на котором я сейчас стоял, сужался, и никаких вариантов подъема там не было, так что я повернул налево.

Сразу за поворотом обнаружился валун, и, оценив его взглядом, я решил, что тут можно и вскарабкаться. Еще раз обернулся, проверяя, нет ли возможных угроз; призрачная тропинка уплыла в неведомые дали, никаких новых всадников. Можно лезть.

Дело вышло нетрудным, хотя высота оказалась больше, чем представлялось снизу. Скорее всего, симптом пространственного искажения, каковым в этих местах, кажется, начало страдать мое зрение. Вскоре я добрался до вершины, подтянулся и выпрямился во весь рост в позиции, которая давала наилучший обзор того, что находилось напротив бездны.

Вновь мне открылись хаотические цвета, которые справа прогоняла тьма. Земля, над которой кружил весь этот хоровод, представляла собой смесь скал и кратеров, и ни следа какой-либо жизни. Посередине, однако, рассекая пейзаж от дальнего края горизонта до гор справа, змеилась чернильно-черная полоса, которая могла быть лишь Черной Дорогой.

Еще минут десять я карабкался, напрямую и в обход, пока не добрался туда, откуда было видно ее завершение. Дорога пролегала сквозь широкую расселину в горах и уходила за край бездны. Там ее собственная чернота как бы сливалась с царившей внутри тьмой, и дорога была заметна лишь потому, что сквозь нее не просвечивали звезды. Используя это обстоятельство, чтобы оценить ее протяженность, я понял, что она уходит в ту самую темную громаду, откуда плыли туманные полосы.

Я растянулся на животе, чтобы как можно меньше искажать очертания гребня для возможного наблюдателя. Я лежал и думал о том, как был открыт этот путь. Нанесенный Образу ущерб создал в Амбере брешь для доступа, и я полагал, что мое проклятие стало провоцирующим элементом. Сейчас я знаю, что там и без меня справились бы, но уверен, свою роль в деле сыграл и я. Так что в чем-то я был виновен – хоть и не полностью, как полагал когда-то. Тут мне вспомнился Эрик, когда он лежал, умирая, на склоне Колвира. Он сказал тогда, что как бы он ни ненавидел меня, свое предсмертное проклятие он приберег для врагов Амбера. Иными словами, этих вот. Какая ирония. Все мои усилия теперь полностью направлены на исполнение предсмертного пожелания моего самого нелюбимого братца. Его проклятие для отмены моего проклятия, со мной в виде вектора воздействия. В определенном глобальном смысле, вполне подходяще.

Я поискал и, к своему удовольствию, не обнаружил никаких горящих всадников на дороге или рядом с нею. Если только очередной отряд налетчиков не находится в пути прямо сейчас, Амберу пока ничего не угрожает. Однако в голову тут же пришло несколько неприятных мыслей. Во-первых, если время тут и правда ведет себя так, как предполагает возможное происхождение Дары, почему до сих пор не было следующего нападения? У них точно была куча времени восстановить силы и подготовить еще один штурм. Может быть, что-то случилось недавно, по времени Амбера, в смысле, что изменило бы самые основы их стратегии? Если так, что это могло бы быть? Мое