Знак Единорога. Рука Оберона - Роджер Желязны
Глаза Дворкина изумленно расширились.
– Это… очень… интересно, – пробормотал он. – Так давно…
– Так какой будет ответ на вопрос?
– А? Вопрос? Какой вопрос?
– Мои шансы. Как ты думаешь, я смогу восстановить Образ?
Дворкин медленно приблизился и положил правую руку мне на плечо. Посох в другой руке при этом качнулся, в футе от моего лица пыхнуло синим светом, но жара я не ощутил. Он смотрел мне прямо в глаза.
– Ты изменился, – промолвил он наконец.
– Достаточно ли, – спросил я, – чтобы сделать то, что нужно?
Дворкин отвел взгляд.
– Возможно, достаточно, чтобы стоило попробовать. Даже если мы обречены на неудачу.
– Ты поможешь мне?
– Не знаю, – ответил он, – смогу ли я. То, что творится с моими чувствами, с моими мыслями… оно то накатывает, то отступает… Даже сейчас я чувствую, что не в состоянии полностью контролировать себя. Возможно, всему виной волнение… Нам лучше бы вернуться обратно.
Позади я услышал звяканье. Обернулся и увидел грифона, который медленно покачивал головой; голова его медленно покачивалась влево и вправо, а хвост – наоборот, вправо и влево, язык стрелял в воздухе. Он закружил вокруг нас и остановился между Дворкином и Образом.
– Он знает, – сказал Дворкин. – Чует, когда я начинаю меняться. И тогда не подпускает меня к Образу… Хороший Виксер. Мы уже уходим. Все в порядке… Пойдем, Корвин.
Мы двинулись обратно в пещеру, Виксер потопал следом, при каждом шаге звякая цепью.
– Камень, – вдруг вспомнил я, – Камень Правосудия… Ты говоришь, он необходим, чтобы восстановить Образ?
– Да, – ответил Дворкин. – Его необходимо пронести по всему пути, из начала в центр Образа, восстанавливая исходный узор в тех местах, где он поврежден. Но на это способен только тот, кто настроен на Камень.
– Я настроен.
– Как? – Дворкин аж остановился.
Виксер кашлянул у нас за спиной, и мы зашагали дальше.
– Как в твоих письменных инструкциях – и как сказал Эрик, – пояснил я. – Я взял Самоцвет в середину Образа и спроецировал себя внутрь.
– Ясно, – пробормотал Дворкин. – А как ты его получил?
– У Эрика, на смертном одре.
Мы вошли в пещеру.
– Камень сейчас у тебя?
– Мне пришлось спрятать его в Тени.
– Очень советую поскорее принести его сюда или хотя бы во дворец. Его лучше хранить ближе к центру всего сущего.
– Почему?
– Его воздействие может искажать тени, если Самоцвет находится там слишком долго.
– Искажать? Каким образом?
– Предсказать невозможно. Полностью зависит от местных условий.
Мы свернули за угол, все дальше уходя во тьму.
– А что за эффект, – поинтересовался я, – возникает, когда носишь Камень, и все вокруг начинает замедляться? Фиона предупредила, что это опасно, но не знала почему.
– Это значит, что ты достиг пределов собственного существования, что твоя энергия вскоре иссякнет – и ты умрешь, если очень быстро не поправишь дело.
– И что надо сделать?
– Начать черпать силу из самого Образа – из Про-Образа внутри Камня.
– И как это делается?
– Ты должен отдаться Камню, отпустить себя, стереть собственную личность и уничтожить границы, которые отделяют тебя от остального мира.
– Похоже, легче сказать, чем сделать.
– Но сделать можно, и это – единственный путь.
Я покачал головой. Мы продолжали идти и в конце концов оказались у большой двери. Дворкин погасил посох и прислонил к стене. Мы вошли, он запер дверь. Виксер плюхнулся у порога снаружи.
– А сейчас уходи, – сказал Дворкин.
– Но я о стольком еще должен спросить тебя, и кое о чем рассказать…
– Мысли мои уже путаются, и твои слова уйдут в песок. Приходи завтра вечером, или послезавтра, или послепослезавтра. Живее! Уходи!
– К чему такая спешка?
– Я могу навредить тебе, когда меня накроет. Сейчас я сдерживаю изменения только своей волей. Убирайся!
– Я не знаю как. Я знаю, как добраться сюда, но…
– В соседней комнате в столе куча разнообразных Козырей. Бери свет и проваливай куда угодно, только прочь отсюда!
Я хотел было заявить, что вряд ли он сможет физически навредить мне, даже если начнет буйствовать, но тут лицо его поплыло, как тающий воск, и Дворкин вдруг показался мне куда больше, чем был всегда, и руки и ноги его также вытянулись. Я подхватил фонарь и смылся, ощущая внезапный озноб.
…К столу. Я рванул ящик, внутри россыпью лежали Козыри. Я выхватил несколько – и услышал шаги позади. Шаги того, что вошло сюда из помещения, откуда я только что выскочил. Нечеловеческие шаги. Я не оглядывался, а поднял карты и всмотрелся в ту, что оказалась сверху. Картинка была незнакомой, но я немедленно сосредоточился и потянулся к ней. Горный утес, нечто неразборчивое вдали, странное полосатое небо и россыпь звезд слева.
… Карта от моего прикосновения то разогревалась, то холодела, под взглядом моим из нее прямо в лицо дохнул порыв ветра, перспектива изменилась…
А справа и сзади раздался сильно измененный, но еще узнаваемый голос Дворкина:
– Дурак! Ты выбрал край погибели своей!
Огромная когтистая рука – черная, кожистая, узловатая – протянулась над моим плечом, словно пытаясь вырвать карту. Но картинка уже стала реальной, и я бросился в нее, развернув карту, как только осознал, что сумел сбежать. Затем я остановился и замер, давая ощущениям адаптироваться к новым условиям.
Я знал. Осколки легенд, обрывки семейных сплетен, общее ощущение, что охватило меня, – я знал, куда попал. И уже зная, что сейчас откроется моим глазам, я поднял взгляд, дабы увидеть Двор Хаоса.
Глава шестая
Куда теперь? Чувства – вообще штука ненадежная, а мои сейчас были нагружены сверх всяких пределов. Скала, на которой я стоял… если сосредоточиться, она начинала походить на асфальт в жаркий полдень: оседала, шла волнами, при этом ступни мои оставались недвижны. И скала еще не успела решить, с какой частью спектра поддерживать родство. Поверхность пульсировала и вспыхивала, как шкура игуаны[40].
Подняв взгляд, я узрел небеса, каких тоже никогда прежде не видел. В данный момент они были словно расколоты надвое: половина полуночно-черная, и звезды плясали в ней. И когда я говорю «плясали», я имею в виду не мерцание – нет, они откалывали антраша, они меняли блеск; они шмыгали туда-сюда и кружились; они полыхали сиянием новых, а потом блекли и гасли. Смотреть на это было страшно, и мой желудок сжался, словно в приступе акрофобии. Попытки перевести взгляд облегчения не принесли. Вторая половина неба походила на бутыль с разноцветным песком, которую постоянно встряхивают; полосы оранжевого, желтого, красного, синего, коричневого и фиолетового извивались и сплетались; пятна зеленого, лилового, серого и мертвенно-белого то появлялись, то
