Пустая - Яна Летт
Я вышла к тракту, ведущему прочь от Уондерсмина, тому самому тракту, что привел меня сюда в компании Сороки, и обернулась. Город утопал в ночных огнях и был похож на драгоценную игрушку – игрушку для очень богатой девочки. Я снова повернулась к нему спиной и осторожно ступила за пределы круга света – туда, где и было место таким, как я; в царство шорохов и звуков, полумрака и ночи.
Я шла по обочине, держась подальше от света редких фонарей. Они, я знала, уже совсем скоро перестанут попадаться, своим исчезновением проводя границу, за которой начиналась территория, где каждый путник был сам за себя.
Никто за мной не шел – неужели Слепой Судья был настолько уверен, что мне некуда от него деться? Он хорошо успел узнать меня. Я больше не трогала пузырек с лекарством поминутно, но он, казалось, прожигал карман и жаром впивался в кожу.
В нем была моя жизнь – но, чтобы вернуть ее, я должна была пожертвовать этой? Или нет. Вайс сам сказал, что не знает наверняка.
Что, если он меня обманывал? Специально напускал туману, чтобы сбить меня с толку. Возможно, он был уверен: выпив из пузырька, я тут же забуду все, о чем он мне рассказал, и превращусь либо в безвредного для него случайного человека, либо в надмага, с которым он с легкостью расправится, либо в его любимую дочку, которая кинется обратно по дороге, ведущей в Уондерсмин, быстрее горного ветерка.
А может, он не врал. Может, и вправду хотел дать мне право выбрать самой… И верил в то, что говорил.
Если бы я была героиней романа или одной из удивительных историй Крылатой книги, правдивых или нет, – я бы, наверное, окольными путями вернулась в Уондерсмин и искала способы вызволить Сороку и его людей. Но жизнь была совсем не похожа на историю из книги. В столице у меня теперь не было ни друзей, ни помощи… А даже если бы и были – как я могла подвергать их опасности?
Я шагала, задумавшись, уже довольно долго, когда у меня за спиной вдруг раздался негромкий протяжный скрип. Я обернулась и увидела повозку, запряженную невысокой вороной лошадкой с длинной гривой. От ноздрей лошадки в воздух поднимался пар, и, только увидев его, я поняла, что уже давно начала замерзать. На козлах сидел закутанный в плащ человек, чьего лица под капюшоном было не разглядеть.
Все это казалось каким-то нереальным – и впечатление усиливалось тем, что я понятия не имела, как повозке удалось незаметно подъехать ко мне со спины, до последнего не выдав свое присутствие ни звуком, ни запахом. Вот в чем заключалась странность, которую мне не сразу удалось осознать, – ни от лошади, ни от повозки, ни от всадника ничем не пахло, хотя они должны были бы источать добрую сотню ароматов.
– Добрый вечер. – Человек в повозке коснулся капюшона, приветствуя меня, и его лошадка опустила голову, как будто тоже кланяясь. – Не стоит бродить по ночному тракту одной. Пожалуйста, садись. Я подвезу тебя.
Я прекрасно знала, что незнакомцам, тем более на тракте, доверять нельзя, но ощущение нереальности вкупе с усталостью сделали свое дело, и я влезла в повозку и устроилась на мешках – судя по мягкости, с соломой. Возница бросил мне старый плащ, лежавший рядом с ним на козлах.
– Ночи сейчас холодные.
Я послушно закуталась в плащ.
– Спасибо.
Незнакомец не ответил, и я увидела, как в темноте разгорается огонек его трубки. Сразу вслед за тем ароматный дым поплыл вверх, к темному звездному небу. Это был первый запах, который я от него услышала, – запах вишневого табака. Хороший, честный запах.
Повозка плавно тронулась с места – так плавно, словно поплыла по воздуху. Стук копыт лошадки доносился будто издалека.
– Я отвезу тебя на станцию. У меня даже есть билет на поезд – думаю, ты сама решишь, на какой станции сойти. Все лучше, чем блуждать по холодному тракту в ночи, верно?
– Но… Я ведь…
«Я ведь пустая, разве вы не заметили? Что скажут другие пассажиры, если я войду в поезд посреди ночи? Пластинка Сороки осталась в городе, да и хватило бы ее действия ненадолго».
Я могла бы поспорить, что не успела произнести всего этого вслух, но незнакомец ответил:
– Все будет в порядке. Не беспокойся.
– Кто вы? – прошептала я, и он рассмеялся, не поворачивая головы.
– Я? Скажем так, я… Тот, кто появляется в конце любой хорошей истории.
– Моя история заканчивается? Почему вы так решили? Вы меня даже не знаете.
– А разве нет? Я вижу, тебя что-то гнетет. Ты стоишь перед выбором. Любой важный выбор завершает одну историю – и начинает другую. Не хочешь рассказать, что стряслось? Нам еще долго ехать.
И почему-то я все ему рассказала. О том, как очнулась на пустынном берегу и познакомилась с Никто, который учил меня и привязался ко мне, о том, как, сама того не желая, навредила ему – может быть, погубила. О своих странствиях по Бирентии, об обидах и стычках, о знакомстве с Мафальдой и ее детьми, о красной женщине на пике Кошки и имени, которое она назвала. О Сороке, и его Птицах, и о его теории про муравьиный круг. О Прют и жизни в студенческом городке, о Слепом Судье и блюстителях, о Лестере и остальных, и о Малли Бликвуд, и о двух Джонованах Вайсах – фальшивом и настоящем. О портрете девочки, что, быть может, окажется мной, – и о пузырьке в моем кармане.
– Ну и история, – сказал возница с явным одобрением, когда я наконец закончила, а во рту у меня совсем пересохло. Он протянул мне флягу. – Промочи горло.
Я сделала маленький вежливый глоток, боясь, что напиток окажется крепким, но во фляге оказалась простая вода, вкусная и чистая.
– Что же мне делать? – спросила я, возвращая флягу.
Почему-то я почувствовала, что именно этот человек, незнакомый, странный, первый встречный, подобравший меня на тракте, может дать мне тот самый единственно верный совет, который был мне очень нужен.
– Я думаю, ты уже знаешь, что тебе делать, разве нет? – Огонек трубки вспыхнул в темноте, когда незнакомец повернулся ко мне. В слабом отсвете его лицо было едва различимо – я разглядела только, что передо мной был молодой мужчина, хотя по голосу предположила, что он стар.
– Что?
– Твоя история кажется вполне законченной. Ты уже знаешь, что делать, – это было ясно из твоих слов. – Он вздохнул. – Люди часто не готовы сразу признать очевидное.
– И что же здесь… очевидного?
Трубка погасла, и он чиркнул спичкой.
– Ты – добрая девушка. Добрая, смелая и преданная тем, кто ее полюбил.
– Я не знаю, какая я…
– Глупости. – Он отвернулся. Повозка плавно катила по тракту, и не было слышно ни скрипа колес, ни стука копыт, будто мы плыли по воздуху. – Каждое утро любой просыпается немного другим. Ты – то, что ты есть сейчас, в эту самую минуту. Ты – сумма всех принятых тобой решений, всех друзей и врагов, счастья и боли… Ты – это ты. Тебе не нужно гнаться за прошлым ради того, чтобы обрести себя. Настоящая ты – всегда в будущем.
Его голос убаюкивал, повозка катилась медленно и мерно, и я задремала.
Сквозь сон я почувствовала, как мы остановились, – не знаю, сколько времени прошло, – и услышала гудок приближающегося поезда.
Незнакомец помог мне вылезти из повозки, подсадил на подножку вагона, похлопал по плечу:
– Удачи тебе, Лекки.
Я не успела спросить его, откуда ему известно это имя, – поезд тронулся. И человек в плаще, и его повозка сразу остались позади. Обернувшись, я увидела, как он помахал на прощание, – и вдруг заметила, что на руке у него не хватает пальца.
* * * *
Старик, проверявший билеты, посмотрел мой, кивнул и пошел дальше, шаркая форменными ботинками.
Возница сказал правду: ни контролер, ни редкие ночные пассажиры не обращали на меня внимания. Я даже рискнула отодвинуть капюшон на затылок, открыв лицо.
Я еще раз проверила пузырек в кармане. Он был на месте и оставался теплым. В нем определенно таилась жизнь – моя или чья-то еще.
Поезд ехал так быстро, что темные
