Из глубин - Вера Викторовна Камша
– Его величество так добр, – квакала Одетта, переползая из комнаты в комнату, – так добр.
– О да, – соглашалась Луиза, готовая при первой же возможности отравить смазливого благодетеля. Или удавить. Или стукнуть подсвечником по башке. – Его величество еще и удивительно красив.
– И смел, – подхватывала родственница Рокслеев, облизывая очередную банкетку или бюро, – настоящий рыцарь.
В конце концов капитанша не выдержала.
– Первый рыцарь Талигойи, – объявила она, шмыгнув носом. – Он напоминает мне о моем дорогом Арнольде. Конечно, его величество неизмеримо прекрасней… Как здоровье вашей дочери?
– У нее отекает лицо, – вздохнула госпожа Мэтьюс, – и терпнут руки.
– Горячая соленая вода, – велела Луиза, – пусть держит руки по локоть в горячей соленой воде, и ей станет легче.
– Госпожа Мэтьюс, – молоденькая камеристка запыхалась от усердия, – госпожа Мэтьюс, вас просит госпожа Оллар.
– Простите, дорогая, – хрюкнула Одетта, – я вернусь, и мы с вами выпьем шадди со сливками и сдобными булочками.
– Это будет прекрасно, – заверила госпожа Арамона выплывающий из ореховых дверей зад. От камеристок скоро не будет житья. От камеристок, визитеров, писем и прочей пакости. Любопытно, что думает королева, которую залетный красавчик из милости осчастливил комнатами ее же золовок?
Госпожа Арамона привычным жестом поправила смятый Одеттой занавес и, пользуясь кромешной свободой, отправилась проверять новые владения; если так дальше пойдет, они весь дворец обживут.
Апартаменты оказались просто отвратительными. Две расходящиеся из общей приемной анфилады совершенно не годились для подслушивания. Единственной сносной комнатой была спальня, к которой примыкали молельня и имевшая выход в служебный коридор туалетная, но толку от этого не было ни малейшего. Катарина, хоть и помирает на ходу, не станет принимать коронованного паршивца в постели, а любовника у нее нет, по крайней мере сейчас. Луиза немного постояла у доходящего до пола окна, глядя в съежившийся от холода садик, но впасть в тоску не удалось. Порхавшие между статуй пичужки немедленно обнаружили чужое присутствие и принялись тюкать клювами в стекло, требуя подачек.
– Завтра, – пообещала женщина особо наглому воробью и отправилась восвояси.
В Алатской галерее она налетела на Одетту и дурищу Феншо. Дамы были в мехах, а рядом маялся молоденький офицеришка в маковых тряпках.
– Милая Луиза, – госпожа Мэтьюс поправила подбитый седоземельскими куницами плащ, шедший ей, как… корона таракану, – мы едем выразить сочувствие госпожи Оллар графине Рокслей.
– Ее величество, – подхватила Феншо, очередной раз забывшая о том, что Катари не королева, – просит графиню вернуться ко двору.
Любопытно, зачем увядающему цветочку потребовалась свежеиспеченная вдовица, а ведь потребовалась. Луиза расплылась в улыбке, повергнувшей макового теньента в ужас.
– О, если это будет уместно, передайте несчастной Дженнифер и мои соболезнования. Я и сама недавно потеряла…
«Я и сама…» Хочешь избавиться от собеседника – затяни эту песню, и готово! Графиня Феншо подхватила Одетту и в сопровождении пламенеющего дурачка ринулась прочь. Луиза поправила шаль и неторопливо вошла в провонявшую очередными лилиями приемную. У окна примостилась Селина с какой-то книжонкой.
– Мама, – в голубых глазищах стояли слезы, – ты уже вернулась?
– Конечно, – затараторила Луиза, – ты не представляешь, какие славные у нас будут комнаты. Особенно ваша с Айрис, такая веселенькая, стены – розовые, с разводами, занавеси голубые, с птичками… Даже странно, ведь Карла Оллар – аббатиса, хоть и олларианская, а любит все яркое…
Если за занавеской кто-то прятался, то уши у него немедленно завяли, хотя… Луиза нюхнула лилии и «нечаянно дернула занавеску»: никого, вот и чудненько.
– Где Айрис?
– У ее величества… Мы читали «Житие святого Адриана», но ее величество сказала, что я охрипла, и позвала Айрис, а мне велела выпить медовой воды.
– Ты выпила?
– Нет, я не хочу…
– Иди и немедленно выпей, ты в самом деле хрипишь.
Убежала… С горлом у дочки все в порядке, а вот сердчишко болит… Госпожа Арамона проводила кровиночку глазами и плотно прикрыла дверь. Путь был свободен, а упускать возможность послушать «Житие святого Адриана» в исполнении дочери почти святого Эгмонта Луиза не собиралсь.
3
Она успела вовремя. В том смысле, что ничего не пропустила, кроме истории Чезаре Марикьяре, которому до святости было еще далеко. По крайней мере, на тех страницах, до которых добралась чтица.
«…узнав об этом, прославленный Борраска приказал отступить за реку Горус, – бубнила Айрис, – но вариты переправились выше по течению, их было много, и они были злы…»
Эту историю Луиза знала, причем с двух сторон. Маменька пичкала дочерей житиями, а Герард не вылезал из военных книжек, благо поощрявший сына Арнольд тащил их из Лаик в преизрядном количестве.
Горусский поход четырех сотен храбрецов, которых вели будущий святой и его побратим, чьего имени в хрониках не оказалось, занимал Герарда чуть ли не месяц. Сын часами рассказывал, как тогдашние гвардейцы обогнали варваров-варитов и у Ферры заступили им дорогу, дав Лорио столь необходимое тому время. Они держались два дня, а на третью ночь подожгли вражеский лагерь и с боем вырвались из готового захлопнуться капкана. Чезаре и его приятель потеряли сто девятнадцать человек и спасли армию. Что было дальше, Луиза не уяснила, так как Герард, которого занимали бои, а не ссоры и интриги, утонул в новой хронике. Вроде бы побратим будущего Адриана увел солдат, не спрося Лорио, и вылетел из армии, а Чезаре его не оставил. Или дело было в чем-то другом?
Госпожа Арамона задумалась и прохлопала, как Айрис бросила читать и что-то спросила у Катарины. Что именно, зазевавшаяся дуэнья не расслышала и немедленно себя обругала, одновременно навострив уши. Как и следовало ожидать, говорили про Алву.
– Герцог Алва, – помирающая кошка потянулась и прикрыла ротик платочком, – и этот юноша… Давенпорт… Они были единственными, кто не предал моего супруга.
– И вы, – выпалила честная дурища, таращась на недавнюю врагиню, – вы тоже не предали!
– Милая Айри, – простонала Катарина, – они сделали больше… Неизмеримо больше… Не хочу лгать, будь я свободна и потребуй его высочество в обмен на жизнь Фердинанда меня, я бы не решилась. Нет… Не решилась бы…
– Но вы же его не любите! – утешила дочь Эгмонта. Семнадцать лет – они и есть семнадцать лет. Ради любви сожжешь город и пошлешь к кошкам весь мир и матушку, а не любишь, значит, и не должен ничего.
– Не люблю, – покорно согласилась королева, – но мой супруг был добр ко мне и не только ко мне… Фердинанд поступил как король, Айри. Глупый, неумелый, но король. Он не сбежал, а, как мог, попытался защитить свою столицу и своих подданных. Я его понимаю.
Я
