Сто страшных историй - Генри Лайон Олди
Да я позору не оберусь!
Мало выяснить, что маску носит тэнгу. Сандалий и веера, которые нельзя продать или подарить — мало. Надо увидеть лицо Широно, опознать его. Если беглец до сих пор слуга, значит, он не изменился в такой степени, чтобы я не сумел его опознать.
— Это всё домыслы, — закончил Широно. — Не исключаю, что мы имеем дело с цепочкой неприятных совпадений. Правда, тогда я не знаю, как объяснить историю с Лазоревым драконом. Хотя… Мстительные духи, обиженные на вас, господин, — они ведь легко найдутся, правда? При вашей-то службе? Что, если кто-то из них решил нанести вам визит?!
— Когда ты служил дознавателю Абэ, — перебил я его, — такое уже случалось? С тебя пытались сбить маску? Проверить, тэнгу ли ты?
— Нет, господин. Полагаю, что преследователь лишь недавно добрался до Акаямы. Господин Абэ к этому моменту уже умер.
Я мысленно проклял свою удачу. Пять лет преследователь бродил незнамо где, позволяя Широно служить дознавателю Абэ самым преспокойным образом — и оказался в Акаяме, когда слугу передали мне? Торюмон Рэйден, да ты просто любимец судьбы!
— Я готов покинуть вас в любой миг, — Широно истолковал моё молчание, как страх. — Я не имею права подвергать вас опасности, господин. Прикажите — и я подам прошение святому Иссэну или господину Сэки. До тех пор, пока моё прошение не будет удовлетворено, я останусь в бараках для кандидатов в слуги.
— Считаешь, я боюсь за свою шкуру?!
Лицо вспыхнуло, кровь ударила мне в голову. Обидеть меня сильнее Широно не мог. Я чуть не ударил его: наотмашь, изо всех сил.
— Записал в тру́сы?
Я кричал шёпотом, чтобы не услышала Ран:
— Красной тушью? Той, что для печатей?!
— Разве я посмел бы, господин? Мне известна ваша отвага…
— Вот и держи язык за зубами!
Двор показался мне тесен. Сдавило так, что нечем дышать.
— Лучше молчи! Да и что мне сделает твой охотник на беглых тэнгу? Убьёт? Он прекрасно знает, что этого делать нельзя. Это я могу убить его, прикончить безнаказанно, и об этом он тоже знает!
Я сам себе не верил. Торюмон Рэйден? Могучий убийца тэнгу? Но если бы в глазах Широно сейчас мелькнула хоть тень недоверия, не говоря уже о насмешке — клянусь, я ударил бы его.
— В худшем случае он заберёт тебя, отнимет силой. Утащит в леса Курамы. А для меня подыщут нового слугу. Тоже мне беда!
Он отмалчивался. Смотрел в землю.
— Домыслы, — голос сел, как незадолго до того у Широно. Хотелось верить, что мой голос, сиплый или какой, не дрожит. — Предположения. Дом из листков бумаги. Дунет ветер, вспыхнет искра, вот и нет дома. Будем надеяться, что это так.
Не с твоим везением, возразил кто-то.
Кто бы это мог быть?
3
У какого берега проснёшься, цикада?
После ужина, когда мы остались наедине, Ран уселась напротив меня и начала перечислять собранное в дорогу. Сам я не взял бы и половины, но перечить не стал. Взвесив в руках перемётную суму, я изумился. Сума оказалась подозрительно лёгкой. Такого не добьёшься и самой тщательной укладкой! Ран — колдунья?!
— И это всё…
Заканчивать вопрос не потребовалось: жена поняла меня с полуслова. Ну, или видела насквозь.
— Вторую суму понесёт твой слуга.
— Что?!
— Не хватало ещё, чтобы господин тащил всю поклажу, а слуга путешествовал налегке!
Я представил себе размеры и вес сумы, предназначенной для Широно, — и ужаснулся.
— Но я ведь буду верхом…
— Лошадь следует беречь! — отрезала Ран.
Я хотел возразить, что слугу тоже стоит поберечь, но благоразумно промолчал. Пусть будет, как считает нужным Ран, а по дороге я разберусь.
В эту ночь наша беддо[37], то есть «постельная борьба», вышла особенно жаркой — нам предстояла разлука. В итоге я едва не проспал. Ничего, Ран разбудила.
Перераспределять поклажу довелось, ещё не выехав из города — во дворе управы. Здесь нас ждали лошади и два тюка плотной ткани: походные палатки. Одна, побольше, для господ, другая для слуг. К тюкам прилагались связки бамбуковых кольев. Возникло краткое замешательство: как разделить груз между слугами и лошадьми, чтобы никто не отставал, задерживая остальных?
И тут за дело взялся инспектор. В результате Широно достались палатка и перемётная сума полегче, слуге господина Сэки — вторая палатка и заплечная котомка, слуге инспектора — связка кольев и что-то ещё. Ещё одну связку я приторочил к седлу у себя за спиной. Кобылу мне выделили крепкую — пусть и не настолько, как мерин-дракон инспектора, — а сам я весил куда меньше моих спутников.
Ну да, господин Куросава всё время в разъездах. Кому и знать, как распределить груз? Запоминай, дознаватель Рэйден, учись. Пригодится. Эта дорога не последняя.
В самой поездке ничего примечательного не произошло. Знакомый путь к восточному побережью. Узорчатая парча осенних лесов. Тёмную зелень сосен и пихт прорывали алые вспышки клёнов-одиночек и перемежали золотые россыпи гинкговых рощ. На рассвете горы и леса тонули в туманной дымке. Днём, в свете нежаркого осеннего солнца, проступали такие краски, что дух захватывало. Я бы сочинил подходящие к случаю стихи, но вовремя вспомнил:
Желтый лист плывёт.
У какого берега, цикада,
Вдруг проснёшься ты?
Басё, вы угадали. А мне лучше промолчать.
Забыл сказать: господин Куросава обзавелся новым слугой. Как он выглядел? Никак. Взгляд соскальзывал с него, как подошва с мокрого камня. Зацепиться решительно не за что. Ни худой, ни толстый, роста среднего. Лицо непримечательное, одежда блеклых тонов. Попробуй описать такого — и неминуемо потерпишь поражение. Отвернешься — забудешь о его существовании.
Да был ли он вообще?
На второй день пути я начал подозревать, что у слуги даже имени нет. Когда он был нужен инспектору, господин Куросава бросал в пространство: «Эй!» — и щёлкал пальцами. Случалось, что не щёлкал. Возгласа хватало: слуга возникал рядом и молча исполнял приказание.
Немой он, что ли?
Господину Сэки тоже прислуживал новый каонай. В его новизне, признаюсь, я не был уверен. Куда, спрашивается, подевалась моя хвалёная наблюдательность? Серый балахон, лупоглазая маска карпа. Прошлый слуга вроде бы был шире в плечах и самую малость выше, но меня могла подводить память. Если это новый каонай, значит, прежний обрёл лицо в смерти подобно Мигеру? Думать о таком не хотелось. Знаю, безликие за тем и идут к нам на службу.
И всё равно — не
