Пустая - Яна Летт
– Дайте мне войти сначала, ладно? – Правильная идея – пара дверей дальше по коридору уже приоткрылись, и в щели выглядывали любопытствующие.
– Прют, правда, впусти его.
Троим в этой комнатке было не развернуться. Я снова забралась на кровать с ногами, Воробей скрючился на стуле, а Прют принялась нервно вышагивать туда-сюда – два нешироких шага от одной стены к другой и обратно.
– Ну? – Это была какая-то новая, незнакомая мне Прют, и Воробей, услышав ее голос, благоговейно втянул голову в плечи – точно так же, как когда Сорока выдавал ему указания.
– Сорока… Сорока… – Плечи Воробья задрожали, взъерошенная макушка затряслась, а потом он вдруг расплакался – беспомощно, громко, как мальчишка. – Его взяли! Его и всех старших Птиц, госпожа Прют! Пришли к нам, как к себе домой, все раскидали, забрали бумаги, все деньги, конечно, тоже взяли… Сорока и Ястреб дрались, конечно, и остальные старшие тоже… Я тоже хотел, но Сорока крикнул нам всем, ну, младшим, чтобы мы бежали. Филин дверь держал… Я последним бежал, и мне Сорока сказал, чтобы я сказал вам, госпожа, что случилось. И Жаворонку тоже.
Лицо Прют побелело, и на миг я испугалась, что она тоже заплачет, но она только сильнее стиснула кулаки и прошептала:
– Питтер. Питтер…
– Питтер? – повторила я с надеждой. – Кто это? Он может помочь?
Воробей тоже поднял голову, и плечи его замерли.
Прют сдавленно рассмеялась:
– Помочь? Нет. Питтер – это Сорока. Сорока… – Ее высокие брови надломились, и она закрыла лицо руками.
Сорока открыл ей свое настоящее имя – ей одной. Птицы называли ее «госпожой» – они понимали, что Прют значит для Сороки. И он сам – уже сознавая, что не сумеет спастись, отправил Воробья к ней. Чтобы она знала, что ждать его на их обычном месте бесполезно.
Чтобы уезжала из города.
Прют убрала от лица ладони. Ее глаза оставались сухими, и только в самой их глубине метался страх.
– Кто именно забрал его, Воробей? Куда его увели?
Воробей нервно облизнул губы, покосился на мой китель.
– Они… Блюстители. Их было очень много. Нас не предупредили… Я не знаю почему. Лебедь была на стреме. Может, они ее как-то обманули… Я не знаю. Я сначала на место встречи побежал… Но там никого не было. – Не удержавшись, Воробей снова всхлипнул. – Может, я один остался. Один из всех Птиц… – Он вздрогнул, явно пораженный новой, очевидной мыслью. – Так меня, выходит, искать будут? Они ведь, наверное, видели, что я убегал… Может, они знают, сколько нас? И про меня знают? Точно знают! Они…
– Воробей! – Прют говорила спокойно, холодно, как обычно, когда кто-то выводил ее из себя суетливостью. – Успокойся, пожалуйста. Кто-то видел, как ты пришел сюда? Как ты вообще попал на территорию?
– Через забор перелез, – сказал Воробей с несчастным видом. – Я… Я хотел скорее к вам попасть. Меня никто не видел… Только какие-то девочки, но они, кажется, по своим делам пошли, и…
– Понятно. Мальчишками, которые лезут через забор, здесь никого не удивить. Успокойся. Время есть. Никто не станет тут тебя искать.
Но я чувствовала запах ее страха. Страха и неуверенности.
Блюстители почти наверняка действовали по приказу Слепого Судьи. Мы были слишком беспечны – и вот теперь Сорока в опасности, возможно, смертельной. И Судья наверняка знает о нашей связи, а значит, появление блюстителей здесь – вопрос времени.
– Кажется, я все же была права, Прют. – Собственный голос донесся до меня как будто издалека. – Тебе надо уезжать, и быстро.
– Но если…
– Сорока хотел именно этого, – твердо сказала я. – Поэтому он и отправил сюда Воробья. Он хотел предупредить тебя…
– И тебя тоже! – Прют рывком открыла шкаф – из него на пол выпало несколько скомканных вещей и пара туфель – и извлекла старенький кожаный чемодан с наклейкой университета у ручки. – Нас обеих. Давай, собирай барахло. Мы поедем вместе, сейчас…
– А мне что делать? – тонким голосом спросил Воробей, обхвативший себя за плечи – видимо, чтобы не дрожать слишком уж сильно.
Прют закатила глаза:
– Поедешь с нами. А ты как думал? Лекки, чего ты ждешь?
– Я не еду, – тихо сказала я, и Прют замерла с чемоданом в руках. – Я должна попытаться разобраться во всем. Может быть, я смогу помочь Сороке.
– Он же у блюстителей! – Воробей снова затрясся, у него даже зубы застучали. – И все наши ребята тоже. Никто ему не поможет…
– Я Жаворонок, забыл? – Я старалась говорить веселее, но, судя по ужасу в глазах мальчика, выходило неубедительно. – Я тоже Птица. И я взрослая. Значит, может, что-то и получится.
– Ты такая же взрослая, как я – храмовый служитель! – в отчаянии вскрикнула Прют. – Да Отпустивший не видел большего ребенка, чем ты, Лекки… Ты подумай, что скажет мама, если я приеду без тебя?
– Ничего. Просто скажи ей, что я тоже скоро приеду. Это будет чистая правда.
– Ты не можешь этого знать. – Теперь она говорила тихо. Недавняя вспышка осталась в прошлом – и Прют была просто потерянной и напуганной девушкой немногим старше меня самой. – Сорока в беде… А теперь и ты.
– Я не пропаду. Мы еще должны найти способ помочь Криссу, разве нет? И Сороке тоже. И мы его найдем. Ты и я. Вместе. Но если нас будут искать, как Сороку, ничего не выйдет.
– И как ты собираешься это предотвратить?
– Я поговорю с Судьей. Объясню, что все это ошибка. Что мы ничего не знаем… Ох, да что-нибудь придумаю.
Это звучало совсем не убедительно – мы обе это сознавали. Я надеялась только, что Прют не понимает: я рассчитывала защитить хотя бы ее, если дела пойдут совсем плохо. Она бы не позволила мне жертвовать собой ради ее семьи.
Но дело было не только в них. Я просто хотела понять, что происходит. Перевернуть последнюю страницу.
Была ли я героем этой истории – или просто случайностью? Я жаждала выяснить.
– Надо ехать, госпожа. – Воробей тоскливо покачал головой. – Сорока бы с меня шкуру спустил, если бы узнал, что я мог вас увезти, но не увез.
Было ясно, что если кто кого и увезет, то явно решительная Прют испуганного мальчишку, а не наоборот.
– Ему-то точно надо уехать, – тихо сказала я. – Если всех Птиц арестовали, он и вправду в опасности.
Некоторое время Прют молчала, упорно глядя в окно, как будто надеясь обнаружить там что-то, что изменит ситуацию, а потом наконец заговорила:
– Хорошо. Я отвезу его к маме. – Она остановила Воробья, собиравшегося что-то сказать, движением руки. – Но ты поедешь тоже – как только сможешь.
– Конечно, – отозвалась я, чувствуя облегчение – но еще и грусть. Я снова оставалась одна, как в прежние времена; на этот раз, может быть, насовсем.
– Я серьезно говорю, Лекки. – Прют повернулась ко мне, и выражение ее лица вполне соответствовало зловещему тону. – Если ты не явишься через пару дней после того, как мы приедем, я вернусь в Уондерсмин. Возможно, с мамой. Поверь: этого не желает никто.
– Дай мне хотя бы три дня, – взмолилась я. – А лучше четыре.
– Дело ведь не только в маме. – Прют вдруг порывисто обняла меня. С кровати на пол свалилась пара книг. Ее волосы защекотали мне ноздри, и я почувствовала запах яблок, бумаги и лекарств, который всегда, с тех самых пор, что мы познакомились, возникал у меня в сознании при мысли о Прют.
– Если получится помочь ему, помоги, – прошептала она. – Но если нет, не надо геройствовать, пожалуйста. Я не знаю, во что мы влипли… Но, может быть, еще не поздно…
Она не договорила, но мы поняли друг друга.
Не поздно отступить… И сделать вид, что все это никого из нас не касается.
* * * *
Мы попрощались около университетских ворот. Никто не остановил нас, и вышли мы беспрепятственно.
– Избегайте больших трактов и обходите заставы, – сказала я. – А в
