Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
Не видя ее лица, Горм не понимал, серьезно ли она говорит.
– Клянусь священными грибными кольцами светлых лесов, отец никогда бы тебе этого не позволил, – ответил он Даме в вуали. – Пожалуй, я на всякий случай переночую в твоей комнате, как только меня сменят.
– Буду рада тебя видеть, мой дорогой страж. Боюсь, ты так устанешь, что даже не заметишь, как далеко за полночь я проскользну мимо тебя за дверь, – снова поддразнила его Гризельда.
Она хотела сказать что-то еще, но брат вернулся к крепостной стене. Устремив вдаль пристальный взгляд, он вздрогнул от неожиданности.
– Святые пустотелые трюфели, тропинка у живой изгороди светится изнутри! И свет этот такой бледный и холодный, что он не может исходить от фонарей или факелов путешественников! – воскликнул Горм.
Невзирая на мантию и корону, Зимняя королева в три шага оказалась рядом с ним. Обдувающий крепостные стены ветер набросился на ее изысканные одежды. Вуаль, развеваясь, запуталась в ветвях короны, что пришлось как раз кстати, ведь теперь Гризельда могла беспрепятственно наблюдать вместе с Гормом, как из-за реки Зайчатки на западе ползет по холмам туманная змейка, в которую превратилась тропинка вдоль живой изгороди. Это зловещее сияние было хорошо знакомо обитателям замка, его не раз видели по ночам над рыбными прудами.
– Смотри, сегодня у змеи появилась голова и светятся глаза! Она движется, приближаясь. В деревне ее тоже заметили и теперь изо всех сил пляшут перед костром, – взволнованно сказала Гризельда.
В том месте, где находился мост, светилось несколько точек, пусть тусклых, но все же более ярких, чем мертвенная белизна на дорожке у живой изгороди. Расстояние между туманным потоком и странной искоркой перед ним быстро увеличивалось.
– Елки-поганки, на дороге повозки! Мы смотрим прямо на их фонари! – крикнул Горм, и на этот раз вздрогнула его сестра.
Освещенные сбоку пылающим у Жабьего Моста огнем, из темноты выступали очертания двух упряжек, бешено мчавшихся одна за другой. Рядом с ними виднелся всадник на серой лошади, явно старавшийся не отстать, а к задку первой повозки был привязан еще один пони, которому, должно быть, пришлось очень плохо.
– Они опрокинутся!
Горм почувствовал, как пальцы сестры обхватили его запястье.
– Сейчас опрокинутся! – в ужасе повторила Гризельда. – Им остается только скакать на крутой мост – в деревню их не пустят!
Словно желая избавить Зимнюю королеву от необходимости наблюдать надвигающуюся катастрофу, вуаль отделилась от короны и больно хлестнула Гризельду по лицу. Сквозь пелену слез она увидела, что темноту над Зайчаткой разрывает копье яркого света. Вспышка растаяла во тьме, а мерцающая драгоценная ткань вновь поднялась с лица Зимней королевы с очередным порывом ветра.
– Молния ударила в мост, но повозки едут, – изумленно произнес ее брат.
* * *
– Он пропал! Муни исчез!
Энно кричал горько и отчаянно, хотя они и спаслись от почти неминуемой катастрофы – должно быть, помогло чудо, если не что-то другое. Молодой конюх все еще висел, наполовину высунувшись из повозки и сжимая в руках вместо теленка только чисто обрезанный кусок веревки.
На повозку Биттерлингов Энно боялся взглянуть. Звентибольд, Тильда и Одилий тоже перебрались через реку невредимыми. С боков измученных пони летели хлопья пены, но Звентибольд и Гортензия с безграничным облегчением осознали, что безумный галоп замедляется и упряжки снова начинают им подчиняться. И все же Энно опасался, что вот-вот увидит на корпусе второй повозки следы ужасного столкновения.
«Святые трюфели, похоже, ничего такого не случилось, – робко подумал он. – Натолкнись повозка на серьезное препятствие, наверняка бы перевернулась».
К сожалению, это вовсе не означало, что с теленком все в порядке.
– Бедняга сломал ноги! – громко причитал Энно. – Он кричал, я слышал, ему больно! Я пойду его искать!
Однако Хульда вцепилась в него мертвой хваткой.
– Если вывалишься сейчас на дорогу, сломаешь шею! Скачка еще не кончилась! – сердито крикнула она в ухо Энно и из последних сил потащила упрямца назад. – Эй, кто-нибудь, помогите мне привести в чувство эту троллью голову! – потребовала она.
Поблизости находился только Бульрих, который, очевидно, еще не оправился от дерзкого перехода через мост: скрючившись между разметавшимися по повозке тюками багажа, он хоть и был рядом, но мысли его витали очень далеко. Старый картограф так безучастно смотрел вперед, что Хульда забеспокоилась.
– Карлман, а ну проверь-ка, как там твой дядя! Мне кажется, он вот-вот потеряет сознание, – позвала она молодого квенделя, не ослабляя хватки.
Тот послушался и полез в повозку через спинку кучерского сиденья.
– Дядя, что с тобой? – спросил Карлман, осторожно взяв старого картографа за руку.
Бульрих вздрогнул и заморгал.
– Во имя черных лесных грибов! Ты тоже это видел? – крикнул он удивленному племяннику. – Ты видел одноглазого из «Старой липы»? Он стоял возле моста, а теперь ждет меня в Сумрачном лесу!
– Дядя, умоляю, ради всех квенделей, приди в себя! Худшее позади!
Карлман схватил Бульриха за плечи и довольно сильно тряхнул. У него возникло ужасное подозрение, что дядя снова погрузился во тьму, которая недавно омрачала его разум.
– Туманная пелена плетет покров сомнений и забвения, – ответил Бульрих. Слова эти он произнес очень странным голосом, отчего Карлман забеспокоился еще сильнее.
– Дрожащие поганки и ядовитые мухоморы! Тумана нет, мы выбрались из него и сбежали от преследователей! – в отчаянии крикнул молодой квендель. – Дядя, очнись!
Громко заскрипели и затрещали колеса. Повозку подбросило.
Бульрих упал на руки Карлмана, но не потому, что и в самом деле потерял сознание. Тыквенная голова откатилась в сторону и извергла из широкого рта струю жидкого воска, погасив свечу. Хульда выпустила Энно и вскрикнула, однако конюх не упал, а подскочил – так резко они остановились. Пони зафыркали и затрясли головами в упряжках; разгоряченные безумной скачкой, они медленно успокаивались. От наступившей тишины в ушах квенделей зазвенело даже сильнее, чем от недавнего неистового грохота. Лил косой дождь, сильный ветер по-прежнему налетал на путников неистовыми вихрями.
Повозки остановились на полпути между мостом и замком. С обеих сторон простирались обширные пастбища, совершенно пустые. Укрыться здесь было негде: ни изгородей, ни густого кустарника, а вдоль подъездной дороги не росло ни одного дерева. Карлману показалось, что они все-таки вырвались из реального мира и попали в какие-то срединные земли,
