У порога - Юрий Витальевич Яньшин
— Радость! Радость-то какая! — приговаривал он, обнимая Настю, которая теперь заливалась звонким смехом. — Петр! Что же ты стоишь?! — набросился он на зятя. — Это же дело надо как-то отметить! Беги ко мне в кабинет и принеси чего-нибудь подходящего из того, что есть в барной стойке!
Зятя не надо было упрашивать по сто раз, поэтому он, сияя, как именинник, стремглав бросился по указанному маршруту.
— Только не слишком крепкого! — донесся до него веселый голос жены. — А то, знаю я вас! Вам бы лишь повод найти!
Пока Петр выбирал напитки, подходящие к случаю и соответствующие фужеры, Афанасьев принялся тормошить дочь, расспрашивая её о подробностях:
— Давай, рассказывай! — требовал отец, всё ещё находясь в порыве восторга. — Что?! Как узнала?! Какой срок?!
— Да, что тут рассказывать?! — всплеснула дочь руками. — Я, признаться, и сама не ожидала от себя такого. Думала, что уже и не смогу. А оно вон как получилось. Костя узнает, скажет, что мать с ума сошла на старости лет-то! Даже неловко как-то. Я ещё вчера подумала об этом, когда меня прихватило при виде копченых осетров. У меня ведь раньше никогда не было такой реакции на рыбу. Ну, вот, я вечером и поговорила с Вероникой…
— Да, — подхватила та моментально, недосказанную мысль Анастасии. — Я ей и говорю: «А ты, подруга, случаем не тяжелая?»
— А я ей отвечаю, — приняла эстафету дочь. — Да не может этого быть. Но та уперлась. В общем, мы посоветовались и решили, что я сегодня после уроков пойду к гинекологу, тем более, что приступ тошноты опять утром повторился. Я Пете решила пока ничего не говорить, прежде чем не покажусь врачу. Пошла после обеда в платную клинику, там без очереди и анонимно. Осмотрели, сделали УЗИ. Шесть недель. Вот так вот. Так что, где-то в конце мая будем ждать прибавления семьи Афанасьевых.
— Вальрондов, душечка, Вальрондов! — раздалось от дверей, где стоял Петр, держа подмышкой приличных размеров бутылку, а в руках пять фужеров.
— Вальрондов-Афанасьевых! — тут же пригасил спор Валерий Васильевич, поднимая кверху указующий перст.
Не медля ни секунды, разлили по фужерам содержимое оригинальной бутылки матового стекла, коим оказалось российское игристое вино под названием «Высокий берег». Долго поздравляли и надавали кучу пожеланий ей самой и будущему ребенку. С удовольствием опорожнили всё до капельки. При этом, Петр заботливо, но настойчиво проследил, чтобы Настя даже и не думала налить себе повторно. Ласково улыбаясь, он демонстративно отодвинул от неё фужер, приговаривая:
— Ну, будя-будя. Нечего ребенка приучать к спиртному.
— Правильно-правильно, — поддержал его тесть. — А мы, пожалуй, пропустим еще по одной за здоровье будущей мамы, — окатил он пристальным взором свою суженую.
Та правильно истолковала его вопрошающий взгляд и не отводя глаза в сторону ответила на него со значением:
— Ничего. И за нами дело не заржавеет. Дай срок.
— Дай-то Бог, — эхом отозвался он на её уверенное предположение. Они молча чокнулись, и мелодичный звон хрусталя сопроводил этот жест.
Дальше началось шумное и веселое застолье, сопровождаемое опять высокопарными пожеланиями и немного смешными житейскими историями на эту тему. Одно из таких пожеланий, произнесенных самой виновницей торжества, особенно пришлось всем по душе. Поднявшись со своего места с бокалом, в который заботливой рукой мужа был налит «Тархун», она напророчила, и сама не подозревая о том:
— Я хочу, чтобы всё дети, уже рождённые и пока еще не появившиеся на свет, вдруг очутились в таком мире, где нет голода, войн, природных катаклизмов и иных катастроф, где нет материнских слез и где никому не надо будет сожалеть о прошлом и бояться за будущее. Я, конечно, всё понимаю, и мои речи могут показаться вам глупыми и наивными, но у меня сейчас такое настроение, при котором хочется обнять всех деток на свете и укрыть их от всех бед и невзгод.
Эту её простую речь все присутствующие восприняли с огромным энтузиазмом. Все дружно встали со своих мест и в знак согласия подняли кверху наполненные бокалы перед тем, как чокнуться ими. И тут, лицо Афанасьева исказила гримаса. Он неожиданно скривил губы, наморщил лоб, как будто его только что озарило какое-то воспоминание. Его лицо опять изменилось, приняв несколько виноватый вид и он, начав бормотать совершенно нелепые извинения о том, что ему позарез надо срочно сделать один важный-преважный звонок, вышел из-за стола и решительной походкой направился к выходу, велев продолжать без него. Павел Геннадьевич, дернулся было идти за ним, но тот только отмахнулся:
— Сиди-сиди, я только до пункта связи и обратно.
Но прежде чем спуститься на цокольный этаж особняка, где находился пункт ЗКПС (закрытого канала правительственной связи), он достал свой коммуникатор, и слегка щурясь (старческая дальнозоркость давала о себе знать), начал рыться в списке привилегированных абонентов. Рылся недолго, быстро отыскав фамилию Вострецова. Глянув на свои часы, убедился, что время еще не совсем позднее, нажал на кнопку «вызова». Долгие гудки подсказывали, что абонент либо не хочет брать трубку, либо находится вне досягаемости мобильного аппарата. Однако Афанасьеву было не занимать настойчивости и некоторого нахальства, поэтому он продолжил свои попытки связаться с академиком. Его упорство, в конце концов, было вознаграждено по достоинству. И где-то, примерно на тридцатом гудке, Игорь Николаевич соизволил сказать, привычные для любого уха слова:
— Алло, я вас слушаю.
— Здравствуйте, Игорь Николаевич, это вас Афанасьев беспокоит. Простите, что звоню в столь позднее время.
— А-а-а, — протянул академик, — как же, как же, узнаю голос вождя и отца всех народов! — не без привычного уже ехидства воскликнул ученый. — Ничего страшного, я еще не собирался ложиться спать, просто засунул телефон далеко и никак не мог его отыскать. Что-нибудь случилось? — быстро перешел он на деловой тон.
— Не волнуйтесь, Игорь Николаевич, ничего экстраординарного не произошло, — продолжил «фирменным» заискивающим голосом диктатор, — просто я хотел извиниться перед вами.
— Извиниться? Но за что?! — искренне изумился корифей, лихорадочно соображая, в чём таком провинился перед ним главарь хунты, что ему вдруг приспичило названивать в полдевятого вечера.
— Помните, неделю назад, в гостинице мы с вами беседовали на известную вам тему, и я клятвенно пообещал связаться с вашим коллегой — Алексеем Сергеевичем?
— А, ну да, ну да, припоминаю. Был такой разговор. Одной нашей знакомой очень остро понадобилась помощь физика-практика, — не стал называть имя Бабы-Яги Вострецов, прекрасно осведомленный о том, что даже по закрытой линии связи не стоит слишком уж сильно откровенничать по узкопрофессиональной тематике.
— Так вот, я тут закрутился, и совсем голова у меня набекрень съехала с этими государственными заботами, поэтому и
