Ловец Мечей - Кассандра Клэр
Лин вздохнула.
– Хана, я не собиралась туда идти.
– Я знала, что ты это скажешь. – И Хана набросилась на нее, как ястреб: – Лин, так не пойдет. Это важнейший праздник года, и последний раз, когда вы с Мариам можете выступать в роли «воплощения Богини». Солт – твой дом. Ты собираешься порвать со своим народом?
«Это мой народ почти порвал со мной». Но дело было не только в этом. В юности у Лин всегда трепетало сердце в тот момент, когда Мариам произносила слова на Древнем Языке, призыв к Богине. «Если ты среди нас, Адасса, покажись нам».
Она не помнила, когда именно ей стало ясно, что никто по-настоящему не верит в возвращение Богини. Что только она испытывает это волнение. Что на самом деле Праздник просто служит рынком невест, где девушки стараются привлечь внимание холостых молодых людей.
– Кроме того, – добавила Хана, – Мариам уже начала шить для тебя платье.
Лин стало стыдно. Она забыла сказать Мариам, что не идет, – впрочем, нет, не забыла, просто ей не хотелось это обсуждать.
– Я пытаюсь найти лекарство от ее болезни, – сказала она. – А это важнее платьев.
– Не уверена, что Мариам с тобой согласится, – заметила Хана. – Она считает, что ты пойдешь. Она даже спрашивала меня, думаю ли я, что Джозит успеет вернуться.
Джозит. Мариам пришла проводить его несколько месяцев назад, когда он уезжал в Хинд с раданитами[14]. Лин вспомнила, как он высунулся из повозки и заправил за ухо прядь волос Мариам. Как Мариам улыбалась ему. Как попросила его привезти ей лучших хлопчатобумажных тканей всех оттенков серого. Как погасла ее улыбка, когда караван исчез за воротами. Лин знала, о чем думала Мариам в ту минуту: неужели я больше никогда его не увижу?
– Не пытайся пробудить во мне угрызения совести, Хана, – печально произнесла Лин. – Я день и ночь работаю, пытаясь найти лекарство. Платье – это такая мелочь.
Хана уперла руки в бока.
– Вот в чем твоя проблема, Лин. Ты перестала видеть в Мариам подругу, сестру. Для тебя она только пациентка. Потеряв Ирит, я поняла кое-что. Нашим близким от нас нужен не только уход и лекарства. Им нужно нечто большее. Есть и другие врачи. Мариам нужна ее подруга.
Слова уязвили Лин, и не в последнюю очередь потому, что Хана очень редко говорила об Ирит. Лин часто задавалась вопросом, не будет ли Хана искать новую любовь, но женщину это, по-видимому, не интересовало.
– Это она тебе сказала?
– Я знаю, что Праздник важен для нее. Я знаю, что она без устали трудилась над нарядами для дюжины девушек и особенным платьем для тебя. На это уходит вся ее энергия, она только и думает об этом. Я знаю… она боится, что это будет ее последний Праздник.
– Но разве ты не понимаешь? – воскликнула Лин. – Разве это не значит, что я должна удвоить усилия, не отвлекаться, ежедневно пытаться найти лекарство, способ вылечить ее?
– Я не говорю, что ты должна оставить эти попытки, – немного мягче ответила Хана. – Но в заботе нуждается не только тело человека, но и его дух, разум. Мариам необходимо предвкушение праздника, ожидание радостного события. А если ты не пойдешь… – Хана покачала головой. – Хотя бы на один вечер ты можешь перестать быть ее врачом и снова стать ее подругой? Она будет счастлива, если ты придешь на Праздник.
После этого Хана развернулась и пошла к дому, держась величественно, как королева.
У Лин испортилось настроение, и она присела на скамью в тени шелковицы. Она знала, что ей следует сделать: надо спросить у Мариам, чего она хочет. Но Лин не могла заставить себя заговорить об этом, потому что боялась услышать ответ. А что, если Мариам хочет, чтобы она перестала искать пресловутое лекарство? Хочет, чтобы ее оставили в покое, когда настанет ее час? Лин знала, что не вынесет этого. Она невольно стиснула руку в кулак, поморщилась от боли и вдруг поняла, что сжимает камешек Петрова. Она не помнила, как вытащила его из кармана, но он лежал у нее на ладони. Его вид, прикосновение к нему почему-то успокаивали.
Она повертела камень в руке. Тот по-прежнему завораживал: ее влекли темные клубы дыма, которые возникали где-то внутри и поднимались к поверхности. Каждый раз, когда она смотрела на камешек, клубы дыма принимали иную форму; казалось, камень хотел, чтобы она разгадала его секрет.
Хватит. Она резким движением сунула камешек в карман. Довольно, сказала она себе. Камень принадлежит Петрову; она должна вернуть его владельцу как можно скорее. Пока у нее не появилась привычка обращаться к нему за утешением. Пока она еще в состоянии с ним расстаться.
Кел нашел Конора в Саду Королевы, недалеко от башни. Сад преподнес Маркус в дар Лилибет вскоре после ее прибытия в Маривент, четверть века назад. Длинная дорожка, усыпанная колотыми белыми ракушками, вела к обнесенному стеной участку, где королева посадила деревья и цветы из Мараканда вперемежку с местными растениями; здесь росли астры и лаванда, гиацинты и стрелиция. Стены были увиты розами, бледно-желтые тюльпаны тянулись навстречу солнцу.
В центре сада располагался небольшой пруд, выложенный изумрудно-зеленой плиткой. Он походил на широко раскрытый глаз, который разглядывал небо.
Конор стоял у края пруда и бессмысленно смотрел на воду. Когда Кел приблизился, он произнес, не оборачиваясь:
– Мне не следовало этого делать.
– Делать чего? Бросать стакан? – спросил Кел, останавливаясь рядом с Конором и глядя на свое отражение.
Ветер гнал по поверхности воды легкую рябь, и их фигуры превратились в два смутных силуэта. Два одинаковых темноволосых юноши.
– Ты разбудил Гремонта, а это уже неплохо.
– Боюсь, – сказал Конор, – это нельзя будет интерпретировать как демонстрацию обязательного для принца самообладания и способности контролировать Совет. Я прав?
– Я не могу предугадать, что подумает королева. Осмелюсь предположить, что судить об этом не может никто.
– Может, обратиться за помощью к звездам, – мрачно произнес Конор. – Нам сказали, что они знают все и безразличны ко всему.
После паузы Конор, по-прежнему глядя в пруд, продолжал:
– Он сумасшедший. Мой отец сумасшедший, и если то, что врачи говорят о безумии, правда, то в один прекрасный
