Максим Субботин - Сердце зимы
– Хочешь, чтоб спустил с него жир? – не открывая глаз, спросил мальчишка.
– Не для того я просила тащить эту свинью в Тарем живой, – она шепнула это прямо ему в ухо. – Выполнишь еще кое-что для меня?
– Все, что прикажешь, моя госпожа.
Видя, что дасирийца их перешептывание заставляет волноваться, леди даро-Исаэт вернулась к гостю. Насморк и резь в глазах были плохими предвестниками начинающейся простуды. Глупо было вести разговоры здесь, далеко от тепла камина. Пора заканчивать, пока она окончательно не продрогла.
– Тебе придется поехать в Северные земли, Безликий отправится с тобой. Я доверяю ему рунный камень-ключ.
Бывший советник исподлобья покосился на мальчишку, определенно недовольный, что придется снова терпеть неприятную компанию, но в этот раз ему хватило ума помалкивать.
– Поедешь в Берол, найдешь там храм Хаоса. Я знаю, что раньше кобелек служил советником у военачальника Первой руки Драата и хвалился, что его бастард. Но чем-то прогневил папашу и был отослан на край Эзершата с глаз долой.
– Все дасирийцы через одного хвалятся, что Драатовы щенки, – неуверенно предупредил Саа-Рош.
– И лишь у одного на морде папашкина пятерня, – закончила Катарина. – Мне было сказано, что видно три пальца из пяти.
Толстяк закивал.
– Как отыщешь – делай, что хочешь, но заставь его признаться. И не стесняйся просить Безликого, он и немого разговорит.
– Все исполню как велишь, госпожа.
– Для твоего же блага, советник, – не сваляй дурака, – погрозила она.
После, кликнув стражу, велела сопроводить гостя в круглый трапезный зал. Когда в саду остались лишь они с Безликим, мальчишка бросил прикидываться спящим и, стоило Катарине присесть на скамью, устроился в ее ногах.
– Моя госпожа так добра, – сказал он печально. – Этому борову не мешало бы вспороть брюхо за дерзость.
– Он мне нужен, Безликий. Мне и всему Тарему. Если хочешь, чтобы всходы были крепкими, их нужно как следует удобрить каким-нибудь дерьмом. Чистоплюйство, мой дорогой, нынче роскошь.
– Ты бесконечно мудра. – Мальчишка положил голову ей на колени. – Будут ли для меня особые указания?
– Проследи, чтоб толстяк не распустил язык. Я очень дорожу секретом, и мне не с руки, чтоб кто-то узнал о нем раньше срока. Тем более нельзя допустить, чтобы весть достигла императорского замка. Когда найдете кобеля Фарилиссы, делай, как сочтешь нужным. Только помни – он должен остаться при языке и при памяти. А теперь ступай. Вам скоро в путь. Поешь как следует и возьми у казначея столько, сколько нужно на дорогу и прочие расходы. И можешь не скромничать.
Мальчишка молча поднялся и растворился в дверях. Катарина знала, что он не возьмет ни единой лишней монеты. Он был убийцей, а не вором. Кровавой гончей, которая, однажды взяв след, уже никогда его не бросит, пока не пустит жертве кровь. К тому же здесь, в Замке-на-Пике, у бывшего брата Послесвета было все, чего он желал: кров, крыша над головой, еда и множество грязных развлечений для его кровавого ремесла. Катарина никогда не держала в черном теле тех, кем дорожила и чьими услугами пользовалась. Лишь сытая и обласканная собака никогда не предаст хозяина.
Миара
– Пекло, как в печи у харстов.
Северянин прикрыл ладонью рыжую бороду из пяти косиц и плюнул на камни. Миара успела запомнить, что остальные звали его Хромым. Он и правда припадал на правую ногу, что не мешало ему весьма бойко идти по каменистой земле. За ним следовали двое, возрастом помоложе: один с головой, налысо бритой, с бородой, заплетенной в три косы; другой светловолосый и кривоносый. Оба вооружены мечами и деревянными щитами, обтянутыми кожей. Того, что носил три косицы, звали Ярос; кривоносого – Дорф.
За троицей шли Банрут и Миара, за ними – остальные, кого староста послал разведать путь. Хромому приходилось то и дело шикать на селян, чтоб те не поднимали шума.
Воздух внутри горы стоял жаркий. Миара глотала его с отвращением, словно пила паршивую брагу. Во рту поселился гадостный привкус серы, глаза опухли от мелких песчинок, которые время от времени сыпались путникам на головы.
Расщелина поглотила их почти сразу, стоило ступить в гору. Света горящих факелов едва хватало, чтобы освещать путь.
Почти отвесные горы неприветливо ощерились острыми каменными выступами. Небо над головой сменил высоченный свод, который терялся в непроглядной тьме, та же тьма жадно проглатывала дорогу за спиной. Миара старалась радоваться хотя бы тому, что заблудиться им пока негде – дорога шла исключительно прямая. Волнений добавлял разве что иджалец: он силился держаться, но взгляд его скоро стал отрешенным, пальцы нервно теребили священный символ.
Минуло примерно полчаса или немногим больше, когда раздался скрипучий голос Хромого, и процессия застопорилась:
– Развилка!
Миара проскользнула между Яросом и Дорфом и озадаченно нахмурилась.
До сих пор относительно широкий путь рассекал клин бурого камня, который буквально врастал в пол, а верхушкой тянулся куда-то к своду пещеры. Сливался ли он с ним или нет – оставалось только догадываться. Таремка подняла факел так высоко, как могла, но темнота ревностно хранила свой секрет.
В свете факелов каменный клин поблескивал красными и желтыми искорками. Дорога здесь расходилась надвое, и оба пути были похожи, словно отражения.
– Чего делать-то? – ворчливо спросил кто-то у нее из-за спины.
«Не хватало еще разделиться», – подумала таремка и наугад шагнула в правый коридор.
– Стойте тут, – предупредила сунувшихся было следом сельчан. – Я послушаю.
Она не была уверена, что ей подчинятся, но не удосужилась в этом убедиться. Лучший способ завоевать доверие дикарей – показать им свою силу. А раз они боятся, значит, достаточно действовать уверенно. Сделать вид, будто не за яйца огненного дагфари дергаешь, а прогуливаешься по благоухающему саду.
Миара прошла шагов тридцать по правому коридору, прислушалась: было тихо, лишь откуда-то издалека доносились редкие звуки падающих капель. Дальше идти просто не смогла – затхлая вонь буквально обняла со всех сторон, забралась в самые легкие, где и обосновалась тошнотворным комом. Впереди явно кто-то сдох!
Таремка вернулась почти бегом, убежденная, что в эту сторону коридора точно лезть не стоит. Юркнула в другое ответвление. Воздух здесь был заметно чище, хотя запах серы все равно никуда не делся. Шагов через десять-пятнадцать на стенах появилась какая-то мягкая растительность, напоминающая мох, но гораздо более податливая – при легком прикосновении она тут же растекалась полупрозрачной слизью. В остальном же неприятных ощущений коридор не вызывал.
