Максим Субботин - Сердце зимы
Подавив в себе желание развернуться и показать спину, Миара все же вошла в пещеру. Краем глаза заметила Банрута. Врачеватель, воспользовавшись короткой передышкой, достал из заплечного мешка ящичек с настойками и зельями, выбрал одну из склянок и, откупорив, вытряхнул на язык пару капель.
Таремка почувствовала знакомый запах терпкой горечи.
– Настойка из хасиса? – Она старалась одновременно не упускать из виду северян, столпившихся у кучи хлама: они предусмотрительно тыкали в нее острогами и вилами. – Банрут, хасис туманит рассудок.
– Я жажду тумана, госпожа, – грустно улыбнулся тот. – Силы покидают меня. Боги не хотят говорить со мной. Я словно ослеп и оглох с тех пор, как мы вошли в это проклятое место. Нам нужно поскорее выбираться отсюда, пока оно не сожрало нас. Здесь что-то есть. Ты разве не чувствуешь?
– Не думала, что твоя вера так слаба! – грубо бросила Миара, затем метнула взгляд-молнию на склянку в его кулаке и отвернулась, чтоб не поддаться желанию залепить врачевателю пощечину. Банрут нравился ей своей непоколебимой верой в провидение и какой-то данной свыше мудростью. Но, как оказалось, все это испарилось, стоило возникнуть мало-мальски серьезному испытанию. – Зачем только поплелся следом? Ты же молился там, на улице. Испросил у Изначального благословения. И получил его.
Вместо ответа он вытряхнул еще несколько капель и с отсутствующим видом оперся спиной о стену. При этом глаза врачевателя были широко распахнуты, а взгляд фокусировался на чем-то очень далеком. На чем-то за пределами пещеры.
«Одно к другому…» – подумала таремка. Уж если снежный ком покатился с горы, не удивляйся, если к подножию он обернется лавиной. Махнув рукой на Банрута, Миара присоединилась к исследованиям северян. Между тем, они уже растащили вилами кучу с мусором и теперь рассматривали находки. Не считая выцветших лохмотьев, распадающихся прямо в руках, останков какой-то мебели и пары ржавых, ни на что не годных клинков, здесь нашлось несколько книг, обломки глиняной посуды и небольшая шкатулка, обгоревшая в нескольких местах.
Книги оказались настолько старыми, что разобрать хоть слово на их желтых страницах, покрытых пятнами плесени, не представлялось никакой возможности. Дорогие уголки обложек растеряли благородную позолоту, облупились. Да и сама обложка пошла пузырями, вспучилась. Обычно книги высоко ценились на рынках Эзершата. И не беспочвенно: на изготовление одного тома у мастера уходило много времени и сил. Не говоря уж о материалах – зачастую на отделку шли драгоценные камни и металлы. Но те экземпляры, что сейчас просматривала Миара, вряд ли стоили больше просто медяка – слишком испорчены.
Таремка поначалу все равно хотела забрать книги: добрым вещам не место в удушливом мраке пещеры, но потом прикинула, что насытившиеся влагой тома будут слишком обременительными для нее – и отложила.
Тем временем Дорф старательно пытался вскрыть обгоревшую шкатулку. Наконец у него это получилось. Раздался звонкий щелчок – и крышка откинулась на скрипнувших петлях. Следом раздался разочарованный вздох северянина. Миара поднялась, невольно усмехнулась – вряд ли кому-то из местных нужны писчие принадлежности: несколько гусиных перьев, пустая чернильница и небольшой правильный нож для заточки перьев.
– Видишь, кто-то здесь жил, – сказала таремка. – И, похоже, жил долго. Значит, бояться нечего.
Спокойствие пещеры взорвалось от пронзительного визга. Раз, второй, третий. Мир пошатнулся и поблек.
Визг тянулся оттуда, где на крючках висела одежда. Был он высоким и тонким, дребезжащим, как натянутая тетива. Один за другим северяне валились на землю, закрывали ладонями уши и бились в судорогах. Их рты раскрывались, но крики тонули во все новых и новых волнах визга. Остался лишь он и неясные тени под потолком.
Миара в последний момент успела заметить, как одна из темных накидок встрепенулась и сорвалась с места. То, что выглядело как ткань, на глазах превратилось в странную летающую тварь, с огромными полукруглыми крыльями, отдаленно похожими на кожистые крылья летучих мышей. «Накидка» зависла под потолком, развернулась, показывая обратную сторону себя: в самом центре белесой, покрытой мелкими пятнами груди, скалился рот, полный мелких острых зубов. А между ними извивался узкий раздвоенный кроваво-красный язык.
Таремка отчаянно пыталась справиться со слабостью, но тщетно – пол буквально выпрыгнул из-под ног, метнув ее на пол. Кругом все тряслось, что-то далекое и гулкое прокатилось по телу. Она перевернулась на спину, потом на бок, одновременно вгрызаясь ногтями в пол. В висках колотилась острая боль. Факел вывалился из рук и покатился по полу, подпрыгивая и бросая на стены бьющиеся в агонии тени. Света становилось все меньше, пещера погружалась в полумрак безумия.
Краем глаза Миара отметила, как что-то рухнуло с потолка – совсем рядом, в считанных шагах. Переведя взгляд, увидела одного из северян. Мужчина лежал на земле, руки и ноги его мелко дергались, а на груди несчастного устраивалась крылатая тварь. Она обнимала несчастного, будто желала согреть, но раззявленная пасть намекала на совсем иные намерения. Мгновение – и пасть растянулась, острые зубы выдвинулись наружу и буквально заглотили лицо северянина.
Еще одно создание стремительно спикировало вниз, выбрав себе другую жертву. Третий летун, судя по всему, продолжал кружиться под потолком, будто никак не мог решить, какая из оставшихся двуногих добыч выглядит аппетитнее. Либо служил своеобразным прикрытием атаки, так как кормящиеся твари перестали издавать убийственные звуки.
Единственный, кто устоял на ногах, оказался иджалец. Одурманенный хасисом, которую часто давали тяжелораненым воинам, чтобы те могли забыться в царстве грез, Банрут пристально следил за летающей тварью. Казалось, они ведут безмолвный поединок.
Миара разразилась беззвучным криком боли. Она потянулась к врачевателю, почти не веря, что он ее заметит. Так и случилось – Банрут, словно одержимый, смотрел лишь на летуна и почему-то счастливо улыбался.
Неожиданно все звуки умолкли. Мир успокоился. Миара сперва подумала, что ее слух не выдержал пытки, и она попросту оглохла. Но нет, в нависшей тишине, такой же болезненной, как и визг летунов, раздавались отголоски слов – свистящий шепот, протяжный и одновременно прерывистый. Миара видела, как шевелятся пересохшие неестественно бледные губы Банрута. Как дрожит иджалец, как напряжено его лицо, с которого без следа смело недавнюю улыбку.
Тени взвились под потолок, их перепачканные кровью рты раскрывались в беззвучном крике.
Таремка поднялась, покачиваясь на слабых ногах. Поднимались и северяне – потряхивали головами, пошатывались, но сразу тянулись к оружию. Вряд ли кто-то понимал причину навалившейся тишины, но медлить и давать противнику шанс переждать ее не собирался никто. Под потолок полетело все, что могло стать метательным оружием. Нетвердые руки не всегда задавали импровизированным снарядам верное направление, но количество решало проблему качества. Свою лепту в обстрел внесла и Миара. Подхватив с полу поруразбитую крынку, что было сил метнула ее в пролетающую над головой тварь. Летун бросился в сторону, уходя от удара, но лишь усугубил свою судьбу, поймав грудной клеткой добрый боевой топор. Дернувшись, создание рухнуло на землю, где тут же было пригвождено парой острог. Вязкая желтая кровь окрасила наконечники. Летун еще раз дернулся, затем вмиг скукожился, усох, точно свернулся внутрь себя, и затих.
