У порога - Юрий Витальевич Яньшин
Когда крики и топот ног немного стихли, то Нафанаил, видя, как позорно бежали его приспешники, тоже малость попритих на своем месте, ежась от колючих взглядов простых священников, монахов и мирян. Митрополит незаметно кивнул, оглянувшемуся на него Агафанкелу. Откашлявшись, тот продолжил вбивать гвозди в крышку карьерного гроба осуждаемого Патриарха:
— Но сиими богомерзкими и богопротивными поступками Его Святейшество (последние слова сейчас звучали, как насмешка) не стал ограничиваться. Всё, что было обнародовано сейчас, это были преступления, а иначе никак и не назовешь, против государства и людей, населяющих его. А ныне хочу предъявить доказательства его преступления перед Богом и Русской Православной Церковью. Речь идет о тайном сговоре по подчинению Русской Православной Церкви католическому понтификату, который состоялся в гаванском аэропорту 8 июня 2016-го года.
— Не было сего, — буркнул, не вставая Нафанаил, в душе уже чувствовавший свой крах, но продолжавший, чисто рефлекторно, сопротивляться неизбежному своему концу. — То, клевета и навет моего врага, что, вон там, в углу притаился, — пальцем указал он на Афанасьева.
— Вот сейчас мы это и выясним, — сухо и безапелляционно произнес архимандрит. — Включайте 7-ю позицию, — обратился он вновь к киномеханику.
Опять погас свет, и опять на белом экране замелькали кадры кинохроники. Это видео также отличалось завидным качеством. Сначала, ничего кроме просторного, но пустого помещения, похожего на пассажирский терминал заурядного аэровокзала на видео не наблюдалось. Затем, как по мановению волшебной палочки широкие двери в его начале и конце моментально распахнулись и из них стали одновременно выливаться навстречу друг другу два потока людей. Один поток был черного цвета, на фоне которого очень выделялись белые митрополичьи клобуки, и его возглавлял Патриарх Нафанаил — высокий и излишне дородный. Другой поток — разномастный, но его украшали малиновые кардинальские шапочки, и он был возглавляем худощавым и сутулым человеком в белых одеяниях Папы Римского. Обе представительные делегации остановились друг напротив друга ровно посредине зала. Руководители сделали ещё по паре шагов навстречу, прежде чем обменяться положенными в таких случаях поцелуями. Вдруг, тот, что был повыше ростом, неожиданно наклонился и припал своими губами к левой руке сутулого, негромко, но отчетливо произнося:
— Ego, mitis Servus Dei Nathanael, caput inclinavi et inhaero manu Pontificis Sui Catholici, in agnitione primatus sui super omnes christianos mundi, что означало (Я, смиренный раб Божий Нафанаил, преклоняю главу свою и припадаю к руке Его Католического Первосвященника в знак признания его главенства над всеми христианами мира).
Латынь в наших семинариях преподавали абы как, но даже для тех священников, кто с грехом пополам мог изъясняться на этом полумертвом языке дошел истинный смысл сказанного. И абсолютно непосвященному в церковные дела человеку, разбирающемуся в элементарных правилах этикета, было видно, что на его глазах происходила встреча вассала со своим сюзереном. А уж когда до них дошел смысл сказанного Нафанаилом, то тут уж и вовсе в головах клириков грохнуло не по-детски. От такого святотатства, с точки зрения любого православного человека, крепкого в своей вере, все присутствующие в Храме застыли, разиныв рот. Даже в страшном сне представить себе, что православный человек, не говоря уж о Патриархе, будет, вот так, подобострастно лобзать руку гонителю и притеснителю своей веры, да еще и с признанием ведущей роли католицизма, было совершеннейшим образом невозможно не только вчера, но ещё и пять минут назад. И тут, на, тебе — крушение всех вековых устоев.
Действо на экране продолжалось. Франциск, в свою очередь не отдернул руку, как и полагалось бы при встрече равнозначных персон, а напротив, поднял свою руку повыше, чтобы вассалу было удобнее лобзать его персты, украшенные папскими перстнями. Его лицо, сияло от самодовольной улыбки, а губы негромко произносили в ответ, тоже, кстати, по латыни:
— И я, как глава всех христиан, рад приветствовать своего верного слугу и помощника в богоугодных делах. И в знак свой признательности за верное служение долгу христианина, а также в знак своего доверия и благорасположения дарю тебе сей предмет, как символ твоего приобщения к истинной вере.
С этими словами Папа Франциск обернулся к своим сопровождающим и еле слышимым голосом отдал какое-то распоряжение. Откуда-то сзади подошел архиепископ Пол Галлахер (хоть и британец, но истовый католик в девятом поколении), являющийся секретарем по связям с государствами. Его сразу узнали среди папской свиты, ибо он часто мелькал на всевозможных экуменистических форумах. В руках он держал какой-то предмет красного цвета. Он передал его в требовательно протянутую руку Папы, а тот в свою очередь вручил его Патриарху, сопровождая подарок словами:
— Вручаю тебе эту биретту24, как символ нашего к тебе доверия и апостольского руководства паствой тобою окормляемой.
Нафанаил опять кинулся целовать папские ручонки бывшего генерала ордена Игнатия Лойолы25, а заодно и с нескрываемым трепетом принимать, истово прикладывая ко лбу, кардинальскую шапочку, при этом, едва не брякнувшись на колени от подобострастия. Это его последнее телодвижение вывело, наконец, из состояния глубокого ступора всех присутствующих в Храме. Все, включая даже соседа Афанасьева — благообразного попика, разом повскакали со своих мест в едином порыве священного негодования. На этот раз неистовство едва не превратилось в суд Линча. И если бы не две дюжины крепких монахов, отважно сцепившихся локтями вокруг затравленно озирающегося Патриарха, прижатого напором толпы почти к самой стене, то тут бы и пришел нечестивцу конец — порвали бы на лоскуты и пустили по ветру. И всё это сопровождалось такой неслыханной площадной бранью из уст священнослужителей, какую не встретишь порой даже в припортовом кабаке, в разгар какой-нибудь поножовщины.
— Шухло! Сучий потрох! Христопродавец! Пёс еси, кал еси! Каиново семя! Срамник гугнявый! Выблядок окаянный! Иуда, за сколь продал нас?! — раздавалось со всех сторон. И это
