У порога - Юрий Витальевич Яньшин
Местоблюститель уже не только тряс изо всех сил колокольчиком, но уже и вовсю стучал посохом по мраморным полам, безуспешно пытаясь хоть как-то угомонить разбушевавшихся клириков и прихожан. Он уже отчаялся вернуть тишину и порядок, но тут ему нежданно-негаданно пришел на помощь архидиакон Андрей Мазур — главный бас Русской Православной Церкви, престарелый (старинушке шел 94-й год) и больной на ноги, приведенный в Храм под руки своими учениками. Видя, что разбирательство готово вот-вот превратиться в банальное избиение, воз можно и со смертельным исходом, он, до предела напрягая свои легкие, гаркнул так, что ветерок спрессованного воздуха побежал по Храму, а некоторые из зажженных свечей не только заколебались, но и потухли:
— А, н-у, т-и-х-а! — трубным, как у слона голосом проревел он во всю мощь. — Т-и-х-а, я-а, с-к-а-з-а-л!
Как бы это не показалось странным, но возглас, произнесенный им во всю мощь диафрагмы, не только был услышан во всех уголках Храма, но и произвел на неуправляемую толпу чудодейственное впечатление, заставив разбушевавшихся людей разом примолкнуть и вернуться к реальности. Умаявшийся звенеть в колокольчик митрополит Евфимий с благодарностью посмотрел на престарелого клирика. А тот, вложивший слишком много сил в свой громогласный призыв, бессильно опустился на лавку, бережно поддерживаемый руками доброхотов. Волна цунами, готовая покончить с ненавистным отступником, на самом своем пике замерла, а затем глухо и озлобленно ворча начала медленно отступать. На протяжении всей бури, застывший, как монумент, посвященный саму себе, Агафанкел, вдруг встрепенулся и бросил мельком взгляд на Местоблюстителя, который и в этот раз подал утвердительный знак незаметным наклоном головы.
— Следственная комиссия, в моем лице, — продолжил архимандрит, как ни в чем не бывало, — полагает, что представленных Поместному Собору доказательств с избытком хватает, чтобы начать процедуру голосования по низложению и расстрижению Патриарха Нафанаила. Всем делегатам от клира, монашествующей братии и мирянам, были розданы бюллетени для тайного голосования…
Далее Агафанкел пустился в объяснения, где и каким способом предстоит голосование. Дилемма в бюллетени была обозначена только одна: низложение и прощение. Требовалось всего лишь поставить галочку напротив одного из ответов. У левого крылоса26 стояли три зашторенные кабинки для волеизъявления. Цвет драпировки каждой из кабин соответствовал сословию голосующих: черная — для монашествующих, белая — для клириков, красная — для мирян. Прозрачную урну для голосования, поставили прямо перед столом Президиума, дабы высшие церковные иерархи могли наблюдать за ходом мероприятия, не вставая с мест. Выпустив пар негодования, разношерстная толпа священнослужителей и прихожан вновь приобрела черты законопослушания и благолепия. Встав со своих мест, люди выстроились в три вереницы, соответственно своему званию и положению. Процесс проходил довольно споро. Никаких заминок и эксцессов не происходило. Афанасьев, как лицо, приглашенное в качестве гостя, бюллетеня не имел, поэтому всё время, отпущенное на голосование, посвятил разглядыванию незнакомых фигур и угадыванию, кто и как проголосует, исходя из мимики их лиц. Пока, он, сидя на жесткой лавке, наблюдал за быстро текущими людскими потоками, к нему незаметно подошел митрополит Евфимий.
— Ты, сыне мой, наверное, желаешь вопросить меня о чем-то? — тихо и ласково обратился он к Валерию Васильевичу.
— Да, — начал подниматься с лавки Афанасьев, чуя, что не гоже сидеть, когда пред тобой стоит Местоблюститель одной из основных поместных церквей.
— Знаю, — кивнул тот, и положил ему руку на плечо, не давая встать в полный рост. — Думаешь, почему я не дал тебе слова для обличения Нафанаила в еще более тяжких преступлениях?
— Да, — опять коротко ответил диктатор.
— В каждом единоборстве нужно соизмерять силу удара. Достаточно ли одного нокаутирующего удара для повержения соперника оземь или надобно продолжать его бить, пока он не умрет?
— Но разве недобитый враг не представляет еще бо́льшую опасность? — попробовал возразить Афанасьев, глядя снизу вверх на возвышающегося над ним священника.
— Подумай хорошенько, что бы могло произойти, если бы и ты подключился к обвинениям? И так стоило больших трудов успокоить народный гнев. В противном же случае, обязательно бы пролилась кровь. А я не хочу крови, тем более в доме Господнем.
— Тогда преступление останется ненаказанным, — продолжал упрямиться Верховный уже из чисто принципиальных соображений.
— Что мы можем знать о наказании Господнем? — задал Евфимий риторический вопрос. — Церковь уже дала свою оценку его злодеяниям, но если у тебя имеются к нему претензии, — мотнул митрополит головой в сторону, всё еще сидящего за оцеплением низложенного (теперь в этом не было никаких сомнений) Патриарха, — то поступай соразмерно своему разумению. То, дела мирские и нашей матери Церкви уже не касаются.
— Не знаю, — пожал плечами диктатор, — есть ли в твоих словах резон или нет. Но у меня своё видение мира и своё видение высшей справедливости.
— Каждый, да несет сам крест свой на раменах27 своих, — почти прошептал старший лейтенант генералу и осенив того крестом, степенно побрел в хвост той очереди, что стояла в белую кабинку голосования.
Процесс голосования не занял много времени. Минут за сорок всё было завершено. Подведение итогов голосования велось на глазах у всех, поэтому о каких либо махинациях не могло быть и речи. Из 711-ти заявленных делегатов, в голосовании приняло подавляющее большинство. Малая часть, уличенная в блуде телесном, с позором покинула Собор, что никак не сказалось на общих результатах. Еще минут пятнадцать ушло на сортирование поданных голосов. Стопка, куда откладывали голоса за то, чтобы простить оступившегося Патриарха была ничтожно мала. Пока Секретариат оформлял итоговый протокол, прошло ещё какое-то незначительное время. Наконец, Местоблюститель, опять нацепив на нос очки, взял в руки бумагу и торжественным голосом возвестил всем собравшимся:
— Глас народа — есмь глас Божий. А посему, я — грешный и недостойный раб Божий, объявляю его итоги. Из 711-ти делегатов в голосовании приняли участие шестьсот девяносто пять душ, а значит, необходимый минимум для того чтобы голосование было признано состоявшимся был набран. Из 695-ти бюллетеней, два бюллетеня были признаны Президиумом испорченными и неподлежащими учету. Из оставшихся 693-х бюллетеней, голоса были распределены следующим образом: за прощение Патриарха и снятия с него обвинений проголосовало одиннадцать душ; за низложение Патриарха, а также снятия с него сана проголосовало 6естьсот восемьдесят две души. Я, как Председатель Президиума и Комиссии по голосованию, утверждаю, его итоги и скрепляю их Большой Патриаршей Печатью. Бывший Патриарх Нафанаил! — обратился он и простер руку в повелительно жесте к понуро сидящему и уже ничего хорошего не ожидающему в свой адрес человеку, ещё вчера управлявшему самой большой православной общиной в
