Дмитрий Михайлов - Избавитель
Распаленный Тихон снова замолчал и отвернулся в сторону. На минуту установилось молчание.
— Я надеялся, что люди станут мудрее, — негромко нарушил тишину Василий.
— Мудрости нас учит не время, а события и, к сожалению, как правило, негативные. А когда жизнь от тебя ничего не требует… — Тихон оставил своё высказывание незавершённым. Что-то вдали слева привлекло его внимание. Он некоторое время щурился, пытаясь рассмотреть это, и раскачивал головой, словно сова.
— Кажется, приехали, — сказал он и на время убрал подушечку с микрофона. — Останови здесь.
Автомобиль остановился, Тихон снова закрыл микрофон и обернулся к Василию:
— Это развалины прежнего города — выходите.
Василий наклонился к окну, силясь рассмотреть хоть что-нибудь, но сквозь кромешную тьму проступало лишь несколько прямых линий, не свойственных природе.
— Вы же везли меня в Серверную, — напомнил он Тихону.
— В Серверную Вам нельзя. Оттуда Вы не вернётесь, — заверил его полковник. — К сожалению, господарей здесь нет, но переночевать найдёте где, только уйдите от трассы подальше.
За окном простирался Васин родной город. Если бы он последовал словам Тихона, то, пройдя всего двести метров, вышел бы на свою улицу, которая заросла травой и кустарником и теперь лишь угадывалась благодаря окружавшим её зданиям и проступающим кое-где из-под земли кускам асфальта. Он смог бы найти свой дом — без окон, с обвалившейся крышей, но с ещё крепкими стенами, как и двести лет назад. Даже во тьме без труда Василий нашёл бы и фундамент своей школы, поросший молодым ельничком, узнал бы частично рухнувшие фасады знакомых домов, магазинов, кинотеатров — это была его прошлая жизнь, от которой уже мало что осталось, однако эти остатки ещё хранили память о том времени. Но Василий ничего этого не знал, он отрицательно покачал головой и прижался спиной к спинке кресла, показывая тем, что никакая сила не заставит его вылезти отсюда.
— Нет, с рассветом моё время на Земле истечёт. Сколько сейчас?
— Полчетвёртого, — взглянул на свои наручные часы Тихон.
— Ну, значит, уже совсем скоро.
Долго уговаривать Тихона не пришлось. Со словами «Ну, как знаете» он опустил вниз дверь и скомандовал автомобилю продолжать путь.
— Кто такие «господари»? — задал вопрос Василий, как только они снова тронулись.
— Господари, — повторил Тихон, тяжело вздохнув, и задумался. — Их считают отсталыми фанатиками, отчасти это, наверное, так, но, тем не менее, сейчас это единственные, кто ещё живёт. Когда-то пару веков назад появилась одна… Секта или не секта, в общем, группа верующих. Они не стали переселяться в урбоцентр, а остались за городом. Сами выращивали хлеб, шили одежду. Старались походить на древних славян, поэтому носили длинные волосы и подвязывали их лентами, а на лентах писали «Господь» (вместо украшения). Отсюда и «господари». Название «господарь» стало обобщающим для всех подобных групп, «господарями» сейчас называют и протестантов, и мусульман, и атеистов — всех. Они просто живут за урбоцентрами, часто в старых городах, работают, сами рожают детей, сами их воспитывают.
— Сами рожают? Разве дети сейчас появляются по-другому? — перебил Василий, не столько поражённый этой новости (он уже ничему не удивлялся), сколько желая услышать подробности про эту часть современной жизни. Времени осталось совсем немного, а он так мало успел узнать! И теперь Василий использовал любую оговорку, любой повод, чтобы «выдавить» из Тихона максимум информации.
Тихон ухмыльнулся:
Сейчас дети появляются и растут в центрах репродукции. Сначала центры эти создавались для женщин, которые не могли завести детей по различным причинам. Пара приходила туда, сдавала «исходный материал» и больше этого не касалась. Эмбрион попадал в инкубатор, где для него создавались идеальные условия, ребенок развивался, и в один прекрасный момент пару извещали: «У вас родился мальчик или девочка». Вот так просто! Никаких родовых травм, мук, никакого риска ни для ребёнка, ни для матери — идеальные условия под круглосуточным контролем. Неудивительно, что вскоре такой метод размножения стали рекомендовать вместо традиционного, а с появлением гермафродитов, он вовсе остался единственным, поскольку гермафродиту очень трудно родить ребенка, да они и не хотели. При центрах были и интернаты, в которых младенцев откармливали, а старших детей можно было оставить на время, если родители собирались провести его в одиночестве. Но на деле родители, апеллируя к свободе личности, старались почаще спихнуть детей в них и особо не спешили забирать. А когда они окончательно перестали заниматься детьми, специальным распоряжением ГПК вся забота о будущих поколениях легла на центры репродукции. Теперь уже полностью.
— Но ведь родной ребёнок…
— А что ребёнок? Они не видят своих детей, как их самих не хотели видеть родители. Когда ваша жизнь — это любовь к самому себе, то места для остальных не остаётся. Люди не нужны друг другу. Сейчас даже браки не регистрируют, потому что два законченных эгоиста вместе и нескольких дней не проживут.
— Зачем же тогда рожать?
— Льготы: дополнительные порции пептидов, клубы, куда пускают только «родителей», да и сотрудники ГПК относятся к ним с особым уважением, а это всегда льстит, — Тихон пожал плечами. — А что делать? Они же как большие дети.
Некоторое время они ехали в полной тишине.
— А у Вас дети есть? — неожиданно спросил Василий.
— Нет, — сухо ответил Тихон.
— А жена?
Этот вопрос застал Тихона врасплох, он на минуту замолчал, а затем коротко ответил:
Нет. Охранникам не положено. С населением мы мало контактируем, да и вообще… Вроде как… Ниже своего достоинства, что ли…
У Вас не было любимой женщины?
Тихон снова замолчал, казалось, этот вопрос окончательно выбил землю у него из-под ног.
Была, — так же сухо и коротко ответил он и опять с минуту помолчал. — Мы познакомились примерно восемьдесят лет назад. Тоже, кстати, в церкви. Я тогда уже был в Городской охранной службе, у меня было много наград, я дослужился до майора — почти вершина карьеры. И вот приехали мы как-то однажды, не помню — не то сумасшедший на прихожан кидался, не то господарь рядом проповедовал, в общем, нас отправили разобраться. И там я увидел её. Она была настоящей женщиной — не гермафродит — такие сразу в глаза бросаются. Ну, увидел — и увидел, выяснили, что надо, уехали, но чем-то она меня зацепила. Нет, у меня не было, как, знаешь, поэты пишут: взглянул — и словно молния поразила. Ничего подобного, но с этого момента я начал замечать, что постоянно её вспоминаю, и чем больше проходило времени, тем более навязчивым становился её образ. В конце концов, я выяснил через «Лара», где её можно найти, и приехал. Соврал, что у меня, дескать, возникли вопросы к ней, как к свидетелю, — Тихон улыбнулся. — Мы зашли рядом в «жрачечную» — туда в основном приходят, чтобы просто взять еду и ехать дальше, поэтому там легко можно остаться наедине. За столиком я задал ей какие-то вопросы, что-то вроде: «Как Вы попали в церковь?», «Что Вы можете сказать о пастве?» — в общем, ненужную чепуху, которую она мне рассказывала не меньше часа. А я сидел и смотрел на неё. Взгляд у неё всегда был весёлый, смеющийся. Тогда она на меня смотрела с недоверием, а глаза у неё всё равно были живые, взгляд открытый. Ты смотрел когда-нибудь на облака? На белые кучевые облака в ясный день?
