Небо в кармане 4 - Владимир Владиславович Малыгин
И что дальше? А ничего. Всё будет зависеть от полноты присвоенного бумажника, то есть от количества в нём денег. Будут они, значит, смогу вернуться домой. Нет — придётся мудрить и добираться на перекладных. Другие варианты отсутствуют. Документов нет, и это огромный минус. Обратиться в местный жандармский отдел можно, но есть ли в том смысл? Чужой я для них и звать меня никак. Как бы хуже не было. Пока разберутся, столько воды утечёт. Если будут, конечно, разбираться. Дураков везде хватает, упрячут за решётку до морковкиного заговенья, и всё. Потом, конечно, найдут оставленный в купе багаж, проводник спохватится — куда это пассажиры делись? Запросы разошлют. Но когда это будет? Возможно даже, что не в Варшаве, а где-нибудь на конечной. Жандармы сопровождения спохватятся? Ага, но верится в это с трудом.
В общем, лучше всего домой вернуться. Остыну, подлечусь, тогда можно будет и о мести подумать. Прощать баронессу, а тем более княгиню, даже не думал. И на этот раз сделаю всё сам…
Горбун приблизился, и оказалось, что никакой он не горбун, это у него котомка такая, на горб похожая. Висит она на спине, сливается цветом с полушубком, вот я и ошибся. А ещё у него за спиной ружьё стволом вверх висело, и этот факт заставил меня сильно насторожиться.
Всё, пора! Дверь избушки захлопнулась за хозяином, и печка внутри обрадовалась притоку свежего воздуха, довольно пыхнула клочком сизого дыма из оголовка трубы. Словно сигнал мне подала, мол, пора! Я и заторопился вперёд. Тулуп пришлось сбросить, очень уж он громоздкий был. А мне сейчас требовалась мобильность, каждая секунда на счету. Пока он со света в тёмной избушке проморгается, пока моё отсутствие обнаружит — есть у меня десяток секунд. А ещё он наверняка растеряется на какое-то мгновение и оттого про своё ружьишко забудет.
По своим же следам в несколько длинных прыжков долетел до входной двери, и ни мороз, жадно лизнувший обнажённый торс, ни глубокий снег не смогли мне помешать. Тормозить перед дверью не собирался, так и ворвался внутрь домика на полной скорости, голый по пояс, перемотанный импровизированным бинтом, и с пистолетом в распухших пальцах. И сразу за порогом налетел на только что скинувшего полушубок обходчика, протянувшего руку, чтобы повесить одёжку на вбитый в стену гвоздь. Столкнулся с ним грудь в грудь. Ну, почти, у меня-то руки перед грудью были, вот я ими и толкнул мужика, откинул его на пол. Наклонился, перехватил вскинутые в защитном испуге руки, прижал их крест-накрест к груди хозяина, придавил левой рукой тонкие запястья, лихорадочно соображая, что же меня только что настолько смутило, что я на какое-то мгновение растерялся?
Прочь сомнения! Выставил вперёд пистолет, глаза после улицы наконец-то адаптировались к царящему в избушке сумраку, и я охнул, рассмотрел хозяина. Скоренько выпрямился и в смущении отшагнул назад, поспешно убрал пистолет за спину.
Нет, убирать его в карман и не собирался и держался настороже — хватит с меня глупостей, надоверялся людям досыта. Но и силу показывать здесь не перед кем было — при падении шапка с головы незнакомца слетела и по полу рассыпались густые светлые косы.
Да это же девка! Не хозяин — хозяйка.
Сразу понятно стало, почему столкновение привело в замешательство — потому что налетел я руками на упругую грудь хозяйки, которая сейчас торчала вызывающе в потолок, и от которой я никак не мог отвести взгляд. Вот почему мягко было…
Отступил ещё на шаг назад, к порожку, чтобы хозяйка в себя пришла, и замер. Что говорить? О чём спрашивать, понятно, а вот на каком языке это делать?
— Где мой сюртук и бумажник? — спросил, даже не спросил, а потребовал ответа.
— Так, пан, швилечке, — испуганным тихим голоском проговорила девушка и покосилась на мою руку, тут же перевела взгляд на дверь.
— Ты по-русски говори, а то я по-вашему ничего не понимаю, — махнул рукой и нахмурился. Что это она на дверь поглядывает? Ждёт кого-то? Полицию? Или ещё кого? Или просто убежать намеревается? Ну-ну.
Хозяйка на эти мои слова тут же сжалась. А я запоздало сообразил, что махнул-то я рукой с зажатым в ней пистолетом. Забылся, ошарашен открытием не меньше хозяйки. Да ещё молоденькая она совсем и маленькая. В смысле тоненькая и лёгкая — вон как от столкновения со мной на пол отлетела. Повезло ещё, что не в печурку головой въехала, а то бы точно шею сломала.
Огляделся. Куда она своё ружьишко поставила? Вон оно, у порога стоит. Понятно, чтобы с мороза в тепле не запотело и не заржавело. Ну и пусть стоит. А я на всякий случай сбоку от двери встал, так лучше незваных гостей встречать, но и глаз с девчонки не спускаю. Отведёшь их в сторону, и она тут же этим воспользуется, вон как быстро опомнилась, уже и глазками постреливает, а на мордашке любопытство так и светится. Отвлекает, точно.
А она снова что-то пшикает, не разобрал, что. Про пана там и дальше про встать, вроде бы.
— Не понимаю я тебя, — покачал головой и ещё раз потребовал. — Ты по-русски говори. В России же живёшь, язык знать обязана.
— То так, пан, — с готовностью всё подтверждать и со всем соглашаться девица закивала головой, да так активно, что затылком несколько раз о пол приложилась. Даже сильно приложилась, пол глухим гулом отозвался, а я вздрогнул и передёрнулся. Ей же хоть бы что. Хорошо, что там косы, они и смягчили удары.
— Так, пан, — повторила ещё раз девчонка, только уже без кивания головой. Заметила, как я скривился. Она старательно проговаривала каждое слово, но язык всё равно коверкала.
И выходило у неё это настолько комично, что я не выдержал и весело хмыкнул, заставил тем самым её замолчать и сжаться в испуге. Страшен я, оказывается. И это правильно. Пусть лучше боится, чем глупостей наделает. Надавил голосом:
— Ты не кивай, ты скажи, куда мои вещи дела? Зачем бумажник забрала?
Она снова запшекала, на этот раз я уверенно разобрал «пан позволит встать?»
— Пан позволяет, — кивнул и прислушался, что на улице слышно. Там было тихо, снег не скрипел, птицы не кричали заполошно, и я слегка расслабился. Но только слегка, поэтому позволил
