Город с львиным сердцем - Екатерина Звонцова
– Я согласен, – шепнул он вслух. – Давай, повтори заклинание, Санкти. Давай, я помогу. Но будет по-моему: она погубит нас всех своим светом или погубит лишь тебя, отвергнув. И клянусь, что бы из этого ни случилось, я сразу убью её. Ей здесь не…
Вскинулась тонкая бледная рука, но рука Ширкуха, просившая помощи, прощения и мира, поднялась раньше. Он не хотел. Но все силы, всё чародейство мира, огонь и море, кости и пески, травы и ветры – рванулись из сердцевины ладони на его защиту. С его болью.
Санкти просто упал, на теле не было ран. Только больше не светились созвездия на коже. Волосы скрыли лицо, а звери, мозаичные звери, снова пили кровь.
– Санкти…
Ни пульса, ни дыхания – так показалось. Ширкух не знал, что ещё ненадолго они вернутся. Ровно на одну месть.
– Проклятая… тварь.
Он прошептал это, глядя в небо, ища там одну-единственную, ту самую белую звезду, которая была для него неотличима от прочих. И вылетел из башни прочь.
16. Ночная кобыла
Казалось, он стоит на месте, и только сама пустыня, как огромная разомлевшая ящерица, выползает из-под ног. И всё же – по тому, как мельтешили звёзды и дрожала Небесная Мать, – было ясно, что он движется; равно как и по тому, сколь невыносимыми становились крики и мольбы. Напирали со всех сторон, поднимались изнутри сухой рвотой, сдавливали уши.
Мальчик бежал очень долго, потом упал. Его вырвало кровавым песком, и он услышал собственное сердце уже не только в груди, но и под ладонями. Он на месте. Там, где всё началось. Там, где Кара нашла его, когда он не знал ещё, насколько она чудесна и чудовищна.
Здесь и только здесь всё могло кончиться.
– Город-на-Холмах…
Материк стоял за его спиной, сложив у груди смуглые руки. Он был в тюрбане, но уже не напоминал отражение – свой тюрбан мальчик давно потерял, как потерял и рассудок, и волю, и мужество. В глазах опять защипало, губы задрожали. Нет, нельзя!
– Помог тебе мой совет?
Мальчик не ответил. Отвернулся и стал разрывать песок.
Он делал это быстро и неуклюже, как собака, ищущая или прячущая косточку, а песок осыпался обратно в пока ещё крошечную ямку. Но мальчик продолжал копать, ощущая, как сохнут пальцы, как песчинки лезут под короткие ногти, как ледяные крупицы взметаются от каждого движения.
– Зачем ты делаешь это? – Материк подошёл ближе и принял прежнюю позу, безмятежно улыбаясь. – Что-то ищешь?
Мальчик продолжал копать, пробиваясь к своим глубоко похороненным стенам, в безумии, но всё более осознанно: аккуратно, горстями швыряя песок в одну сторону, чтобы точно знать, сколько ушло.
– Глупец.
Мальчик не поворачивался. Вспоминал Кару – как под мостом она рвала траву, чтобы набросать им с Рикой по лежанке, а себе – целый стог. Пальцы жгло и начинало сводить, но он не останавливался. Яма ширилась. Это видно было по вырастающей рядом горе.
– Тебе нужно было просто раздавить подвеску, – не отставал Материк. – Ты не сделал этого?
Песок сыпался слева, вытягивался в небольшой бархан; свет Небесной Матери блестел на нём.
– Отвечай.
При каждом прикосновении он снова слышал – свои голоса, ветры, песчинки. Этот звук был почти непрерывным, не менял тона и громкости. Яма становилась всё глубже.
– Отвечай мне, сумасшедший.
Он не размыкал губ – только кусал их, слизывал кровь, снова кусал. Тогда Материк бесцеремонно обошёл его сбоку и ногой столкнул груду песка обратно в яму. Лениво. Молча. Снова скрестил на груди руки, осклабился и хмыкнул с вызовом.
Мальчик так же молча вскочил и ударил его.
Он не полез за кинжалом, а меч Кары оставил там же, где её саму. Это была обычная мальчишеская драка, в которой оба они кубарем покатились по песку, мутузя друг друга куда придётся, хватая за уши и за волосы, визжа и царапаясь. Перед глазами плясали цветные пятна, мальчику разбили губу и нос, зато противнику он, кажется, выбил левый верхний клык, и расшитый тюрбан сполз, превратился в замызганную тряпку. Но вскоре мальчик очнулся, вспомнил…
– Мне некогда. – Он с силой отпихнул того, с кем дрался, посмотрел сверху в чёрные с золотом глаза и почти выкрикнул: – Если то, что ты подсказал мне, – единственное, чем можешь помочь, то ты не мудрец! И не чародей! Ты просто дурак! – И он захохотал, скатываясь с распластанного на песке тела, и снова бросился к яме и продолжил рыть.
Когда он повернул голову туда, где Материк остался лежать, там уже не было никого. Зато гора песка снова начала расти, поднимаясь выше и выше к тёмному небу. Обрушившись, она похоронила бы кого-нибудь. Но она оставалась незыблемой.
Пошёл дождь. Яма глубиной уже сравнялась с ростом мальчика; он спустился в неё и продолжал рыть, хотя всё труднее было вышвыривать песок. Тяжёлые капли залупили по макушке, вскоре вода пропитала рубашку. Песок так отяжелел, что кидать его стало совсем невозможно. Руки ныли до самых плеч; пальцы казались поломанными, но мальчик это едва ощущал. Он не остановился даже теперь, тем более ему показалось, что голоса окрепли. Стали громче. Ближе. Живее.
Он погрузил в песок ладони, готовый выдрать новую мокрую горсть, но почувствовал, что на него смотрят – оттуда, сверху. Оглянулся. Над краем ямы маячил белый свет.
– Кара? – с надеждой прошептал мальчик. Сжалось сердце. Очнулась, нашла…
Но это была не она. Выбравшись по самому пологому спуску наверх, выпрямившись и подняв глаза, мальчик увидел белую длинногривую лошадь. Она стояла и смотрела на него мягкими, рассеянными, совсем как у клячек дядюшки Рибла, глазами. На ней не было упряжи, она не казалась тощей, и мальчик решил, что она заблудилась недавно. Может, сбежала с поля боя, когда убили хозяина, может – из торгового каравана.
– Отсюда лучше уходить, – сказал он. – Здесь плохо. Со мной плохо.
Животное не двигалось – хотело чего-то? Подумав, что понял, мальчик помотал головой:
– У меня ничего для тебя нет, ни сахара, ни хлеба. И сена тут тоже нет, но подальше остались верблюд и три добрых человека. Если хоть кто-то из них ещё жив… – Он осёкся и тяжело сглотнул. Подняв руку, похлопал лошадь по шее. – Иди. Иди отсюда. Мне некогда с тобой. Я должен спасти моих людей. Сам.
Лошадь постояла ещё несколько секунд, а потом шагнула вперёд и положила на плечо мальчику свою тёплую морду. Он вздрогнул и хотел поскорее отступить… но странное оцепенение вдруг окутало его и остановило.
Он не испугался. Он сразу понял, что это, и улыбнулся. Его колени подогнулись.
Он упал и перестал дышать.
Последняя сказка
Спи, Город-на-Холмах, имя которому – Лазарус, и пусть это имя забыто даже тобой самим. А я расскажу тебе одну историю, самую странную из всех, какие ты мог слышать.
В ней будет место Долине, которая в один день расцвела вместо Пустыни, потому что первый Песчаный чародей повелел так, видя, что люди голодны и бездомны, что им не расселиться на скалистых морских берегах, где нашлось место только пяти столицам.
В истории будет место и Пустыне, которая в один день рассыпалась вместо Долины и погребла все её города. Но никто, слышишь, никто не был виновен в том, кроме одного человека, а человек был не тот, кого сожгли вскоре на костре Грозового графства. Не последний Песчаный чародей Ширкух Ким, великий герой и мудрый друг.
Да, в истории есть дружба, она связала тех, чьи предки никогда не знали её, связала Звёздного и Песчаного чародеев. Они стали неразлучны, и мысль одного была нередко продолжением или началом мысли другого.
