Хроники Птицелова - Марина Клейн
В этом несуразном наряде я снова была водружена на табурет, хотя всеми силами умоляла бабушку этого не делать. Но уверения в том, что я слишком устала, что ноги мои не выдержат, ее не тронули.
Бабушка сняла загубленную занавеску и куда-то ее унесла. На оголенной стене ничего не оказалось.
Бабушка вернулась, держа в руках красивый голубой платок из полупрозрачной ткани. Я думала, она занавесит им иконы вместо зеленой шелковой занавеси.
– Такая дрянная девчонка не заслуживает такой красоты! – проворчала бабушка. – Но, может, хоть устыдишься.
– Мне стыдно, бабушка, – все еще всхлипывала я. – Не надо мне платка… Просто слезть… Ноги устали.
– Цыц! – велела бабушка.
Она грубо повязала мне на шею платок, встряхнула за плечи.
– Я ухожу! – объявила она. – А ты чтоб стояла тут, пока не приду, ясно? Если слезешь, бог тебя накажет и ты умрешь. Понятно?
– Понятно…
Бабушка походила по дому, собираясь, как и каждый вечер, куда-то – после рассказа фронтовика мне подумалось, что на Тленное поле, потому что она всегда брала с собой лопату, – и ушла.
Я долго стояла и глазела на отвратительную шею ребенка. Ноги дрожали от усталости. В надежде ускорить ход времени я с трудом перевела глаза на вторую икону. Сердце болезненно защемило от равнодушного, пугающе холодного взгляда.
Мне во всех красках вспомнилась грустная история фронтовика. Я подумала: точно, бабушка ведь необразованная беднота, так он сказал. Ну ее, значит, ничего не случится, и не буду я здесь стоять – все равно ноги так долго не выдержат. Слезу, убегу и спрячусь у фронтовика, попрошу его позвонить маме и забрать меня, потому что не могу больше жить с бабушкой. Какое отвращение вызывало теперь обилие фигурок и сломанные часы!
Я собиралась сначала сесть, а потом спрыгнуть с табурета. Но ноги не гнулись от усталости. Я понимала, что приземление будет жестким, но другого выхода не было, и я прыгнула.
Как описать шок, нечеловеческую панику и боль? Показалось, что меня больно ударили в шею. Плечо стукнулось о табурет, и он упал на пол. Ноги бестолково закачались в воздухе, не доставая до пола. Шею сдавливало все сильнее, жесткий узел там, где платок соединялся с веревкой, привязанной к крюку в стене, царапал ухо. Я сучила руками и ногами, но конечности почти сразу налились свинцом и отказались двигаться по моей воле. Голову словно наполнили водой, и через ее толщу до меня доносилось собственное хрипение.
Между этим моментом и тем, когда я очнулась, мне вспоминается обрывок бреда: тело содрогается, по нему разливается что-то горячее. Будто из меня вынули все эти неудобные и бесполезные кости и влили в кожу раскаленную лаву. Дрожь напоминала болезненную, и так, дрожа и ощущая волны лавы и в голове тоже, я раскачивалась туда-сюда, туда-сюда… Глаза видели каких-то заморских птиц, и каждая птица несла в клюве маленькую фарфоровую фигурку птицы, которая несла в клюве еще меньшую фигурку, и так далее вплоть до бесконечности. Все они направлялись из Африки в дом фронтовика, чтобы вернуть ему наследие предков.
Очнулась я в очень белой комнате, рядом была незнакомая мне женщина, которая сказала, что к бабушке я больше не поеду и к маме пока что тоже. Я очень обрадовалась первому, второе восприняла почему-то равнодушно, мне слишком хотелось спать, чтобы грустить и задаваться вопросами.
Из больницы меня вскоре выписали. Но вместо того чтобы поехать домой, я снова отправилась в деревню, только не в бабушкину, а в другую. Там был маленький белый домик, в котором я жила с тетей Галей и еще двумя девочками. Их тоже привезли сюда из больницы. Целый год мы провели там – осень, зиму, весну и почти целое лето. Не то чтобы мы крепко подружились, но мы неплохо проводили время и нам было приятно вместе играть. Кормили нас очень вкусно, через день были конфеты, а чай разрешали пить хоть с пятью ложками сахара.
Единственным минусом оказались постоянные визиты Ольги Валерьевны. Поначалу мы принимали их с хихиканьем, потому что, во‐первых, эта особа была полной противоположностью нашей нянечки. Тетя Галя – пышная и большая, но очень подвижная, всегда за каким-нибудь делом, и ее гладкое добродушное лицо светилось улыбкой, а Ольга Валерьевна – худая, с преждевременно, как я сейчас понимаю, состарившимся грустным лицом, покрытым грубыми морщинами, медлительная и двигающаяся так, словно каждое лишнее или быстрое движение могло ее убить.
Во-вторых, смеялись мы потому, что Ольга Валерьевна постоянно задавала глупые вопросы. Глупее их никто на целом свете не мог придумать, были уверены мы. Какое сейчас время года? Вы хорошо спите? Вы говорите не вслух? Вопросы были смешными: то слишком очевидными, то слишком странными и непонятными. Сначала их задавали всем троим, потом Ольга Валерьевна беседовала с каждой по отдельности.
Но затем ситуация немного изменилась. Две другие девочки продолжали хихикать и делиться примерами особенно глупых вопросов, которые им задавали, а мне визиты Ольги Валерьевны стали в тягость. Причина была проста – ей не угодили мои рисунки. Снова, снова мои рисунки кому-то не угодили…
Большим плюсом переезда в эту деревню стало то, что я могла рисовать сколько душе угодно, и тетя Галя удивлялась каждому моему творению, хвалила его, вешала на холодильник в кухне, так что скоро вся дверца оказалась оклеена моими каракулями. Но как-то раз я принесла новый рисунок. Тетя Галя хлопнула в ладоши, сказала, что это прекрасно, что это лучшая моя работа (так и сказала – «работа», так по-взрослому, так уважительно!), и прикрепила листок на холодильник. Тут я и заметила, что для него чудесным образом освободилось место, да и вообще на дверце появилось немало пробелов.
Я готова была смертельно обидеться. Но чуткая тетя Галя заметила это и объяснила, что рисунки вовсе не убраны за некрасивостью, совсем нет, просто Ольге Валерьевне они так понравились, что она попросила разрешения забрать их. Я мигом остыла и важно сказала, что можно было бы просто попросить меня нарисовать еще, и я нарисовала бы специально для Ольги Валерьевны. Тетя Галя возразила, что ей понравились именно эти. На том я и успокоилась. Разве что несколько минут мучительно пыталась вспомнить, что же за картинки она забрала. Но так и не
