Канцелярская крыса. Том 2 - Константин Сергеевич Соловьев
Судя по недоверчивому выражению на лице Муана, Канцелярия обладала полной властью над островом и душами его обитателей, но спорить он не стал. Это была одна из многих черт, которые делали его отличным помощником в глазах Герти. Муан не спорил, Муан не перечил, Муан всегда был подчеркнуто вежлив и исполнителен – насколько это возможно для человека, обремененного множеством табу.
Список этих табу Герти как-то принялся составлять, чтобы оградить себя в дальнейшем от неприятных сюрпризов, но успел дойти только до сто двадцать шестого пункта из четырехсот сорока восьми. Муан не мог сидеть на одной скамейке с одноногими. Играть в крикет после полудня. Ездить в лифте нагишом. Насвистывать «Цветы Шотландии» в курительных комнатах. Бить людей. Есть курицу с мятным сиропом. Охотиться на бизонов по четвергам. Заходить в прачечную в компании с котом. Чихать в присутствии особ королевской крови…
Герти не представлял, как Муан ухитряется жить, не только помня весь богатейший ассортимент своих табу, но и досконально их соблюдая. Если бы его самого при рождении шаман наградил подобным перечнем страшных грехов, едва ли он смог бы удержаться от того, чтобы опробовать пару из них на практике. Например, нарочно как-нибудь вскопать землю вилкой или предложить священнику в полночь партию в кегли. Но Муан, за грубой и грозной внешностью которого скрывалась благородная душа полинезийского воина, был чужд подобных соблазнов, чем вызывал у Герти искреннее восхищение.
– Удивительное дело, все крысы Канцелярии денно и нощно ищут следы Гиены, но по большому счету так толком ничего и не откопали. Я досконально изучил десятки рапортов, заключений и отчетов. Пшик. Если отбросить словесную шелуху и канцелярскую накипь, останется только три вещи. Три вещи, которые мы знаем о Бангорской Гиене доподлинно.
– Что за вещи?
– Во-первых, он всегда нападает ночью. Никогда днем. Всегда в промежутке от одиннадцати до четырех утра.
– Днем у него слишком много работы? – неуверенно предположил Муан.
– Вполне вероятно, – кивнул Герти. – Вероятно, днем он вытирает пыль с витрины и слишком занят, чтоб посвятить себя хобби. Но стоит опуститься ночи, он берет свой любимый нож… не очень острый, а скорее даже тупой, и отправляется на улицу, чтобы сервировать очередного бедолагу.
– Тухлая сельдь! – выругался Муан непроизвольно.
– На самом деле, даже знание о его графике нам ничего не дает, – вздохнул Герти. – У него может быть сотня различных причин предпочитать ночь. К примеру, бессонница. Или, например, в некоторые ночи им овладевает кровожадное безумие, тянущее его на улицы… Или, напротив, он ловкий и прекрасно соображающий убийца, понимающий, что на ночной охоте его куда сложнее заметить или изловить. Специалисты Шарпера настроили столько теорий, что бумаги, на которой они изложены, хватило бы для отопления половины города зимой. Да толку…
– Немного, – удрученно подтвердил Муан, стараясь приноровиться к поспешному шагу Герти.
– Вторая вещь, которую мы о нем знаем, – Герти загнул палец, – он выбирает только мужчин. А вот это уже само по себе достаточно странно. Маниакальные убийцы почти всегда выбирают в жертвы женщин. С ними проще совладать, к тому же их страдания тешат больную душу психопата. Но Бангорская Гиена не из таких. Его интересуют только мужчины.
– Он силен, – предположил Муан. – Раз не боится вступать в схватку с мужчинами.
– Увы, даже этого мы не можем предполагать с полной уверенностью. Он не нападает на силачей, напротив – все его жертвы весьма молоды и обладают субтильной конституцией. То есть едва ли могли оказать достойное сопротивление. Гиена ищет не схватки, но поживы. Его жертвам редко бывает более двадцати пяти – обычно от восемнадцати до двадцати трех. Его прельщают не юноши, что еще можно было бы объяснить нездоровой страстью, а взрослые мужчины.
– Больной ублюдок он, вот кто.
– Мистер Беллигейл распорядился даже сопоставить все жертвы, но без малейшего результата. Несмотря на некоторое биологическое сходство, они не имеют ничего общего. Жили и работали в разных районах города, друг с другом знакомы не были, и все в таком роде. Так что жертву он подбирает случайно, исходя из каких-то одному ему известных признаков.
– А третье?
– М-м-м?
– Вы сказали, есть три вещи…
Герти пришлось подождать, чтоб Муан смог его нагнать. Он ничего не мог с собой поделать: стоило над Новым Бангором растечься сумеркам, как ноги сами несли его прочь.
Сумерки были чем-то большим, чем сменой времени суток или астрономическим явлением. Сумерки возвещали о том, что где-то в городе просыпается Бангорская Гиена. Шевелит носом, втягивая запахи – вкусные, сочные запахи человеческого мяса, – и выбирается из своего логова на охоту.
– Его манера обставлять трапезу, – произнес Герти, с тревогой наблюдая за тем, как загораются один за другим газовые фонари на улице. – Еще ни один психопат в истории медицины не совершал ничего подобного. Это что-то совершенно особенное.
– Я знаю. Он рвет свои жертвы на части.
– Режет, Муан, режет. Вдумчиво и без спешки. Каждое тело для него – не просто охотничий трофей. Это театральная сцена, на которой оживает кровавый кошмар. Или полотно, на котором безумный художник рисует что-то невообразимое. В любом случае это нельзя считать неконтролируемым бешенством. Бангорская Гиена знает, что творит. И упивается этим.
– Я читал газеты, мистра.
– Не все его выступления попали в газеты, – неохотно сказал Герти, кутаясь в пиджак. Несмотря на то что ночь обещала быть душной, как и все ночи на острове, он всем телом ощущал дыхание ледяных и сырых сквозняков, взявшихся неведомо откуда. – Первые жертвы он попросту разделал. Не как мясник, скорее как профессор, готовящий предметный материал для лекции. Все органы отделены друг от друга и выложены рядами. Аккуратно, как в медицинском музее. Само по себе это не так уж необычно для психопата, промышляющего с ножом на улицах. Джек Потрошитель использовал схожие приемы. Но Бангорская Гиена пошла дальше. Она совершенствовалась. Каждое следующее тело было чем-то новым. Омерзительно новым. Это выглядело так, будто наш психопат… осваивает какое-то сложное, недоступное человеческому разуму искусство.
– Щучья кость!
– Очередную свою жертву он разрезал на ремни. В прямом смысле этого слова. Срезал с тела всю кожу одним куском. Получился удивительно длинный ремень. Достаточный для того, чтоб натянуть его меж фонарных столбов и водосточных труб, развесив на нем требуху и кости. Другому пришлось еще хуже. Бангорская Гиена вырезала все кости из его тела. Одну за другой. И сложила в сим-патичную, увенчанную черепом пирамиду.
– Мистра, Бога ради, перестаньте! – взмолился Муан.
Бронзовая кожа великана приобрела оттенок салатного листа, различимый даже в сумерках. Неудивительно. Несмотря на свою грозную внешность и литые
