Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
– Райцкер, мальчик мой, ты меня напугал! – прошептала она, ласково проведя рукой по его густой шерсти в знак приветствия.
Кот Одилия спокойно прошел мимо нее, направляясь привычным путем на кухню, а Хульда бросила робкий взгляд в сад. В темное время года, которое неуклонно приближалось, ей становилось тревожно, что только усугублялось погодой, сгущающей мрак. Но с еще большим беспокойством она посмотрела на соседское окно, из которого пробивался слабый свет. Там с самого возвращения из Вороньей деревни лежала в постели Бедда, и огонек свечи, благодаря которому поздними вечерами можно было понять, что старик Пфиффер присматривает за больной, не гас вот уже три ночи. Вздохнув с облегчением, Хульда закрыла окно и пошла за Райцкером, чтобы дать ему сметаны, которую она припасла для него, но забыла выставить на улицу.
Весь день она думала о больной подруге.
Внезапно в голову пришли слова «неизлечимо больной», и Хульда тяжело вздохнула. Она поспешно нагнулась к Райцкеру и почесала его за ушами: кот как раз вылизал миску до блеска. Мурлыча, он потерся о ее ноги и ободряюще ткнулся круглой головой в руку. Вдруг Хульда громко всхлипнула, опустилась на колени и зарылась лицом в рыжую шерсть Райцкера. Стоя так, она заплакала. А выпрямившись, с облегчением вздохнула и тут же в смятении огляделась. Наверное, лучше пойти спать и как следует выспаться, а утро, может, и будет добрым. Вскоре она выпроводила ночного гостя тем же путем, каким тот пришел.
– Беги домой, Райцкер, доброй тебе дороги и удачной охоты, – сказала Хульда коту на прощанье.
Она уже собиралась снова запереть окно, как вдруг услышала крик совы из Колокольчикового леса. Это место было далеко, однако в ночной тишине звуки раздавались громко и отчетливо. Хульда почувствовала, как по спине пробежал ледяной холодок, но, хотя и считала себя последней трусихой, она точно знала, что сумеет справиться со страхом. Прогонит его, как опасное животное, как кружащую над домом сову, которая принесла дурную весть или нехорошее предзнаменование.
Не тратя времени, она взяла с каминной полки фонарь и зажгла его. С Волчьей ночи Хульда стала гораздо предусмотрительнее, уподобившись древним предкам, жившим среди корней на опушке леса. Она решила, что проведет ночь рядом со старым Пфиффером и Карлманом, потому что – Хульда вдруг ясно поняла это – в оставшиеся до рассвета короткие часы решится судьба Бедды. И очень многое будет зависеть от самых близких ей квенделей, которые оставались последними ниточками, связывающими бедняжку с жизнью.
Хульда в последний раз оглядела полутемную комнату. В камине еще тлели остатки полена. В ее маленьком домике было так тихо, как бывает только в ночь Грибной Луны. Она всегда чувствовала себя здесь спокойно и уверенно, особенно когда за стенами свистели первые осенние вихри, а на улице становилось холоднее. К тому же Хульда всегда жила бок о бок с мудрым старым знахарем, от которого часто получала через садовый забор укрепляющий чай или успокаивающую траву, исцеляющую от какого-нибудь пустякового недуга. Однако она и представить себе не могла, что кто-то из ее близких окажется на попечении Одилия и лекарю придется бороться за жизнь больного.
Она закуталась в шерстяную шаль и открыла дверь в сад. Эта ночная прогулка напомнила ей о тревожных часах, проведенных в доме Гортензии, ужасный исход которых и привел Бедду к нынешнему состоянию. Хульда вздрогнула и взмахнула фонарем над лужайкой и клумбами. Слева от нее свет падал на ворота в стене, доходящей почти до плеча и отделявшей ее владения от дороги. По другую сторону простирались тенистые сады, и, хотя до дома Одилия оставалось всего несколько шагов, Хульде было очень страшно ступать на темную тропинку. Она с тревогой оглядывалась через плечо, как будто кто-то мог оказаться за спиной.
Потом снова раздался совиный зов – раз, два, три раза, – заставивший ее вздрогнуть: птица явно приближалась. Собравшись с силами, Хульда проскочила через ворота в сад старика Пфиффера и по узкой каменной дорожке подошла к входной двери. Спереди дом казался темным. Ставни оказались заперты, чего Одилий прежде никогда не делал.
Она тихонько постучала, и дверь открыл Карлман, такой потерянный с виду, что Хульде стало его очень жаль. Она по-матерински погладила молодого квенделя по кудрям и, не дожидаясь приглашения, шагнула внутрь, радуясь, что он тут же плотно закрыл за ней дверь.
– Я подумала… – начала она, но сын Бедды опередил ее.
– Это из-за мамы, – едва слышно сказал он.
Хульда не знала, говорит ли он о ее приходе или имеет в виду нечто большее. Она кивнула, стараясь скрыть страх.
– Я останусь с тобой, пока не рассветет. В такую ночь не стоит оставаться одному, тебе точно не помешает компания у огня. Хотя Райцкер, конечно, верный спутник в трудные времена, – добавила она, опустив взгляд на ярко пылающий камин и кресло перед ним, в котором уже свернулся калачиком кот.
Тот ненадолго приоткрыл глаза, в отблеске огня зажегшиеся янтарным светом, а потом снова положил голову на передние лапы – привычная картина домашнего уюта. Хульде были рады. И тут она заметила: чего-то не хватает. Маска семьи Пфифферов больше не висела на обычном месте – над каминной полкой, хотя, может, оно и к лучшему: эта зловещая физиономия никогда не вносила уюта в атмосферу гостиной.
Карлман, должно быть, заметил ее взгляд.
– Она наверху, в маминой комнате, – сказал он. – Одилий решил, что это не повредит и что нам нечего терять. Вот так, – заключил он и побледнел, осознав значение своих слов.
– О, мой бедный мальчик, – печально вздохнула Хульда и притянула Карлмана к груди.
Он позволил себя обнять, и некоторое время они стояли молча.
– Клянусь всеми священными грибными кольцами, вы тоже слышали сову, – внезапно сказал он.
Хульда чуть отстранилась, чтобы посмотреть ему в лицо; щеки молодого квенделя были мокры от слез.
– Это ничего не значит, – ответила она, кусая губы.
Вряд ли ей кто-нибудь бы поверил, ведь именно Хульда в доме Бульриха пела мрачную песню о Серой ведьме. В Холмогорье все знали эту древнюю мелодию. Карлман прочитал нараспев знакомый куплет:
– Будь осторожен! –
