Пустая - Яна Летт

«Малли Бликвуд. Интересно, жива ли еще пройдоха, перебежчица, спасла ли ее лисья хитрость?»

– …Я могу дать еще одно. Имя человека, причастного к твоей беде. Взамен – лошадь. По рукам?

Я провела ладонью по блестящей и теплой шее Руны.

– «Причастного к моей беде?»

Старуха пожевала губами и нехотя добавила:

– Кто имеет прямое отношение к тому, что с тобой случилось.

– Того, кто сделал меня пустой?

Старуха беспечно пожала плечами:

– Быть может. Мне дано узреть имена причастных – как именно они причастны, выясняй сама.

Я увидела, как прямо ко мне сквозь толпу торопливо пробирается Сорока, с любопытством поглядывая по сторонам, и быстро сказала:

– Хорошо. Забирай лошадь. Давай имя.

Глаза старухи блеснули торжеством.

– Умница пустая. Выгодная сделка… Вот твое имя – не потеряй. Джонован Вайс.

Я прошептала имя себе под нос, чтобы лучше запомнить.

– Удачи! – пропела старуха. Руна негромко, печально заржала – но я ничего не могла поделать. Старуха увела ее за шатер.

– Привет! – Сорока наконец пробился ко мне. Он запыхался, но выглядел довольным. – Прости, что не стал дожидаться тебя на месте встречи… Как дела?

– Не вышло, – пробормотала я. – Как ты и сказал.

– Досадно. – Особенно расстроенным он не выглядел. – Но предсказуемо. Так… Алисса, иди вон туда – к столбу, где мы должны были встретиться. Подожди с минуту и снимай капюшон. Встретимся на выходе из города – там, где оставили вещи.

Судя по его взбудораженному виду, спорить было бесполезно, поэтому я повиновалась. Идя к столбу, я тихо шептала себе под нос: «Джонован Вайс. Малли Бликвуд».

Я была слишком занята этим, поэтому сняла капюшон механически, машинально и высоко подняла голову – белые волосы струились по плечам, – давая жителям Минты возможность вдоволь мной налюбоваться.

Их возмущение было похоже на ураган – по моему плащу хлестали ветки их рук, ветер их ярости толкал меня в спину. Я почти не замечала этого: пока волна их недовольства гнала меня к городским воротам – хорошо, что Сорока оказался прав и они не стали прибегать к силе, – в моем мозгу бились, как пташки в тесной клетке, Джонован Вайс и Малли Бликвуд. Кажется, весь город бежал за мной. На мгновение мне показалось, что в толпе мелькнуло лицо старухи-надмаги – она гримасничала, подмигивала, смеялась надо мной.

* * * *

Сорока явился, тяжело ступая и пыхтя: так сильно его нагрузил раздобытый где-то огромный мешок.

– Вот. – Он с торжеством сложил его к моим ногам. – Этого нам хватит надолго, сестренка. Я и одежды прихватил – на нас обоих. А мы неплохо сработались. – Он вытянул из-под куста свой скарб. – Пока эти растяпы отвлеклись на тебя, я… Что с тобой? Что-то случилось? Тебе сделали больно?

Я покачала головой.

– Нет… Слушай, Сорока… Ты знаешь Малли Бликвуд?

– Нет. А кто это? – Он не лгал – или лгал очень уверенно.

– А Джонована Вайса?

Сорока помедлил, нахмурившись, вспоминая. У его лица была забавная особенность – позднее я узнала, что он умело ей пользуется: из-за обилия веснушек иногда было не так-то просто различить его выражение. Но от него не пахло ложью.

– Малли Бликвуд? Странное имечко. Вайс?.. Вот это совпадение, но… но мне это ни о чем не говорит. – Он хихикнул. – А зачем тебе они? Только давай говорить на ходу, сестренка. Не хочу здесь торчать, а то как бы они не опомнились.

Мы пустились в путь, шатаясь под тяжестью вещей.

– Ты все это украл?

– Конфисковал! – Сорока улыбнулся и сдул с лица рыжую прядь. – Богатые должны делиться с бедными. Это не воровство… а философия. Но не будем о грустном. Лучше расскажи про тех двоих, Алисса. Кто они и зачем тебе понадобились?

Помедлив, я рассказала ему о женщине в красном, а потом о старухе на площади и нашем с ней уговоре.

– И ты ей поверила? – Сорока подтянул лямки рюкзака. С мешком на плече и заправленным под рюкзак ковровым рулоном он был похож на бродячего комедианта. – А если она просто назвала тебе случайное имя, и все?

– Этого не может быть. Ведь… Она знала, что у меня уже есть одно. Знала даже, что мне сказала его другая надмага… Нет, она доказала, что не лжет.

Возможно, мне просто очень хотелось в это верить.

* * * *

Тем вечером мы снова разбили лагерь в лесу. Когда Сорока разложил перед костром все, что ему удалось украсть на площади: два огромных окорока, несколько голов сыра, необъятный каравай, пакет пирожков с малиновым вареньем, отрезы дорогой изумрудной ткани, две пары штанов, куртки с капюшонами, несколько рубашек и шейных платков – все зеленое, несколько туго набитых кошельков, жемчужные бусы, две бутылки настойки, три хороших ножа в кожаных ножнах, – мне стало не по себе.

– Нас точно посадят в тюрьму, если поймают.

– Не поймают. – Сорока беззаботно пожал плечами. – Вот, возьми себе нож.

– Спасибо, у меня есть револьвер.

– Да брось, сестренка. – Сорока подмигнул мне и протянул нож. – Стрелять из него ты все равно не умеешь. Это видно. Нож всегда пригодится. И вообще, ты помогла мне. Можно сказать, сестренка, ты теперь – моя подельница.

– Никакая я не подельница…

– …А значит, имеешь полное право на часть добычи. В столицу надо въезжать при параде – так что я бы на твоем месте пока все это приберег. Не успел взять новые сапоги… Но твои вроде и так ничего. Вот себе я бы взял, ну да ладно… – Сорока бросил мне один из кошельков, и я его поймала. – Хочешь бусы? Пойдут к твоим волосам.

– Мне ничего не нужно. – Я предприняла слабую попытку вернуть ему кошелек, но Сорока картинно отмахнулся:

– Не скромничай, сестренка. Этот мир тебе задолжал – так не стесняйся брать. Не хочешь бусы – продадим, все польза.

И я сдалась – но про себя решила обязательно вернуть Сороке все, кроме самого необходимого, сразу, как доберемся до Уондерсмина.

Вскоре костер запылал, палатка с зеленой птицей раскинулась рядом с ним, закипел травяной чай в котелке. Я соорудила бутерброды из хлеба, сыра и ломтей окорока, и мы набросились на еду.

– Тебе правда кажется, что, воруя, ты восстанавливаешь справедливость? – Я заговорила, только почувствовав, что наконец наелась.

– А то. – Сорока не медлил с ответом. Выражение его глаз на миг стало холодным, жестким. – И советую тебе побыстрее разделить это убеждение… Жизнь будет гораздо проще.

– Ну, ведь люди, у которых ты украл, не виноваты в том, что тебе пришлось несладко. – Сама не знаю, зачем я стала с ним спорить.

– Это вопрос философского свойства, сестренка. – Сорока протянул мне чашку. – Кто виноват, что я попал в приют? Родители? Злое общество? Ростовщик, который отказался дать матери в долг? Молочник? Соседи? Рыбная фабрика… Виноваты законы правителя? Виноват мой отец? Может, отец правителя, который начал войну? Можно вести бесконечные разговоры о том, кто виноват… или восстановить справедливость.

– Я не уверена, что для этих торговцев…

– Эти торговцы, Алисса, часть одного большого круга, который крутится, крутится и крутится без конца. Все мы – ты, я, мои родители, твои родители, кто бы они ни были, – все мы заключены внутрь этого круга. Или нет… Мы и есть этот круг. Знаешь, что такое муравьиный круг?

Я покачала головой.

– Это явление загадочное. – Сорока поднял с земли подходящую палочку и принялся чертить на земле контуры бесчисленных насекомых. У него выходило очень хорошо – так же, как с картой Уондерсмина. – Время от времени муравьи выстраиваются в круг и бегут. Они бегут друг за другом – я читал, что, возможно, дело в какой-то жидкости, которую вырабатывают их железы. В чем бы ни была причина, эти бедные муравьи бегут, бегут и бегут.

– И что с ними происходит потом? – Я уже знала ответ.

– Начинают умирать – но других это не останавливает. В конце концов не остается ни одного. Только черный круг на песке… Мы, Алисса, – как эти