Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
Егерь замолчал.
– А что случилось потом? – спросил старик Пфиффер, который, как и остальные, слушал Лауриха с сильным волнением.
– Ничего, – все так же хрипловато закончил егерь, словно решил, что сказал уже достаточно. – Мою руку лизнул Тоби, любимый пес хозяина Гизила. Я испугался и заорал как бешеный, а пес вдруг гавкнул, словно почуял что-то страшное в тумане. Он рванул прочь, но я успел вцепиться в ремень его ошейника. Тоби быстро вывел меня из лабиринта, господин Гизил уже искал его, а на другой день туман рассеялся и я отремонтировал чайный домик.
– Клянусь тролльими сыроежками, повезло, что вас не утянуло в туман, – обратился к нему фермер из Зеленого Лога, вставая со стула в заднем ряду. Это был Криспин Эллерлинг, чья ферма находилась на восточной окраине деревни возле Колокольчикового леса. – Две мои лучшие молочные коровы помчались в ту жуткую дымку и бесследно исчезли. Будто сквозь землю провалились, а может, так оно и есть!
Какой-то шутник выдал громкое «му-у!», но засмеялись только те, кто приехал из далеких деревень и плохо знал Криспина. Жители Зеленого Лога и даже толстый пекарь ошарашенно переглядывались, потому что Эллерлинг всегда слыл тихим и очень задумчивым квенделем. Он ни за что на свете не стал бы выдумывать диковинные истории, чтобы похвастаться. Потому-то его соседи по деревне и встревожились по-настоящему.
С дороги, ведущей в Крапп, зеваки все лето наблюдали упитанный скот Криспина на тучных пастбищах или на опушке леса, где можно было подремать в жаркую погоду. Порой коровы бродили в утреннем или вечернем тумане, будто тени, расплывающиеся по земле в молочной дымке, – у опушки Колокольчикового леса луга были влажными и прохладными. Но чтобы корова, не теленок, заблудилась в этом тумане и больше не появлялась, невозможно было и представить. Однако Эллерлинг не стал бы с этим шутить.
– Над нашими прудами тоже появляются мерцающие завесы тумана, – объявил молчавший до сих пор Левин Хелмлинг, хозяин Фишбурга. – Они клубятся над водой и сверкают, как блуждающие огоньки. Их странная игра так увлекает, что за ними тянет пойти, они манят, будто сияющая радуга, по которой хочется добраться до неба. В такие ночи пони неспокойны, и даже за крепкими стенами замка мы чувствуем, что по нашей земле расползается что-то непонятное. И все же я не уверен, что стоило созывать представителей со всего Холмогорья в канун Праздника Масок – это, пожалуй, слишком. Хотя я рад вас всех видеть, – дружелюбно добавил он.
– Клянусь всеми туманными шапками, мы собственными глазами видели, как стая волков охотилась в небе над «Красным троллем» и исчезла за Восемью Воронами, – проворчал старый кучер из Оррипарка, которого задели слишком легкомысленные слова Левина. – Еще несколько дней после этого мой господин вспоминал все так живо, словно это случилось только что.
Риттерлингу замечание кучера явно не понравилось.
– Во имя древесного трутовика, да ведь тогда вы должны были видеть все, что доступно глазу, – возразил дерзкий голос. – Особенно если взобраться на самую высокую башню Оррипарка. Если, конечно, лестница еще не обрушилась.
Это заговорил Томс, молодой квендель из Краппа. Гости встретили его резкие слова смехом, а поспешное объяснение кучера, мол, в это время они находились не дома, а в Болиголовье и потому видели только окрестности Восьми Воронов, неизбежно утонуло в шуме. Несмотря на шутки, сопровождаемые строгими взглядами Резеды Биркенпорлинг, один за другим стали подниматься квендели с новыми рассказами.
Оказалось, что почти по всему Холмогорью переживали страшное и видели всякие ужасы в Волчью ночь, особенно к северо-западу, где некоторые жители Вороньей деревни и Квенделина тоже наблюдали за полетом волков по затянутому облаками небу. Чем ближе к Сумрачному лесу обитали рассказчики, тем ужаснее казались истории, словно мрачный лес был черным сердцем зла, распространившим яд по окрестностям. Конечно, если считать, что все эти истории о туманных дырах, клубах тумана и выкорчеванных деревьях вообще стоили доверия. Споры шли еще некоторое время с переменным успехом, однако перевес оставался на стороне тех, кто винил в случившемся исключительно плохую погоду. Что касается причудливых описаний Одилия и старого Райцкера, они казались, скорее, выдумками стареющих бородачей, и неважно, поддерживают их Гортензия Самтфус-Кремплинг и заслуживающий доверия Биттерлинг или нет.
Разговоры все не кончались, а Бульрих Шаттенбарт, к большому сожалению собравшихся, так и не появлялся. Постепенно, однако, гости начали уставать от ужасных историй, и возможность выслушать того, кто оказался в самом сердце Сумрачного леса, перестала быть столь заманчивой. Некоторые принялись высматривать Лорхеля Зайтлинга, чтобы узнать, не собирается ли трактирщик устроить перерыв на ужин. Наконец, вперед выступил мельник.
– Дорогие друзья, я нередко истолковывал для вас знамения и, как правило, говорил, что все будет не так уж плохо. Надеюсь, я давал вам не слишком много ложных обещаний, когда вы приходили на мельницу со своими тревогами и заботами, – проговорил Уилфрид фон ден Штайнен. Долгие рассказы о Волчьей Ночи он слушал молча, прислонившись к стене возле одной из оконных ниш, задумчиво покуривая трубку. – Многие из вас знают, что со скамейки перед мельницей виден широкий луг, простирающийся до самой Холодной реки; я часто сижу там, когда ярко светит луна и рисует бликами серебристую дорожку на воде. С тех пор как небо затянули тучи, закрыв для нас утешительные звезды, я слушаю звуки ночи в полной темноте. Порой над рекой и прудами Фишбурга стелется туман, осенью часто так бывает, сами понимаете, но иногда в белых клубах что-то блестит, будто мерцают светлячки. И в такие минуты у меня возникает странное чувство, что я не один. И я точно знаю, что никого из квенделей рядом нет. Знаю также и то, что мы обязаны очень серьезно отнестись к этим предзнаменованиям: если отмахнемся, опасность нас не минует.
Он замолчал и вновь окутался табачным дымом, а поскольку слова мельника всегда имели вес, никто не осмеливался возразить или пошутить.
– Полагаю, на сегодня мы услышали достаточно, – сказал старик Пфиффер, от которого не укрылось всеобщее растущее беспокойство. – Совершенно ясно одно: что-то происходит, и мы должны быть
