Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер
Я уединился в экусе – гостиной домуса – в окружении колонн, окон, цедивших лунный свет через ромбовидные решётки, и амфор, покрытых угольной глазурью. Лектус подо мной представлял собой кривую и неудобную конструкцию, от которой ныла спина. Я потянулся, хрустнул суставами, наклонил голову к левому, затем к правому плечу.
«Не можешь уснуть, Луциан, займись спортом», – сказал я себе и стал отжиматься.
На Дом Весталок, избранный мною для ночлега, опустилась ночь. В объятиях сонной, томной богини ночи Нокс я собирал мысли по крупицам, поднимая и опуская тело в идеально ровной планке.
Положение шаткое: уйти означало оставить беззащитный народ, остаться – сдаться и не решить проблему. Уйти куда? Остаться ради чего? Многие вопросы занимали беспокойный ум, пока на втором этаже, прямо над макушкой не раздался грохот и звон, будто что-то разбилось. Я прервал тренировку и, промахиваясь впотьмах, с горем пополам нашёл священный щит. Вооружившись им, взбежал по лестнице.
По стенке бесшумно прокрался к помещению, из которого доносились шорохи. Замахнувшись щитом, опустил его пару раз со свистом разрезаемого воздуха, чтобы проверить, хорошо ли бьёт.
Я прислонился к косяку. Новый шум: мне показалось, что я услышал голос воскресшего этруска. Шок вытеснил страх, я с боевым кличем залетел в ценакулу и нанёс отработанный удар.
Но щит всколыхнул гладкие волосы на знакомой башке. Ливий согнулся в три погибели, устояв лишь с помощью клинии, в которую вцепился. Я перевёл дух и приставил анкил к стене.
– Слышал, что Рим был некогда деревней, – заметил я, – но чтобы двое не могли разминуться… Погоди-ка, что это с тобой? Ты ранен?
Я схватил Ливия за плечо, но он выкрутился. Поставив его на ноги, вдохнул и со вздёрнутыми бровями отпрянул.
– Бахус милостивый, ты налакался, что ли? – засмеялся я.
Особенно потешно смотрелось, как Царь священнодействий, с персиковыми от румянца щеками, искал горизонтальную поверхность, но находил, судя по нетвёрдому шагу, лишь кривые оси. Затуманенные очи пьяно взирали меж суженных век. Ливий икнул, положил палец поперёк губ и глубокомысленно изрёк:
– Чу-чу-чуть-чуть.
– Заметно.
Я уже покатывался со смеху. Ливий юмор не разделил – по-детски сдвинул брови и хмыкнул:
– Смеёшься. А я ведь… пытаюсь в твою шкуру вле-ой. – Шатаясь, он крест-накрест закрыл рот пальцами. – Влезть.
– В мою шкуру? – Смех сменился ступором. Я опустился на клинию и усадил упирающегося Ливия рядом. – Да сядь ты! Если ты из-за проклятия…
– Что с того? – Ливий шумно дышал через нос. Он облокотился о спинку, сделавшись похожим на кота, который пробрался на кухню, сожрал всё, что нашёл, и занемог от переедания. – Мне жаль, что проклятие опьянения затронуло тебя, а не меня.
М-да. Как ему не думать иначе, если при любой удобной возможности я проклинаю его род? В конце концов, до той поры, пока Фортуна не столкнула нас лбами, мне было неведомо, что хворь настигла и самого Ливия.
– Баран ты, что надрался. Мы должны держать ухо востро. – Я глянул на то, как Ливий сдерживает тошноту, и закатил глаза. – Отвлеку тебя разговорами. Мне помогает, если не думаю о… – Я изобразил рвоту и посмеялся. – Ну ты понял.
Со вздохом я закинул локти на спинку и обратил взгляд к скромным стенам. Потолочные перекладины, расписанные под плетение ольховых веточек, расплывались перед глазами, которые застилала пелена воспоминаний. Поглаживая серьгу, я поделился с Ливием одним эпизодом из прошлого.
700 г. до н. э., хижина Корнелиев
День был солнечным: в лазури неба плескались кучевые облака, очертания холмов растворялись в осенней дымке. В открытые окошки хижины залетал ветер и обдувал приятным холодком кожу. Молясь, чтобы очередной гребень не сломался о спутанные волосы, я методично расчёсывал их и шипел от боли.
Дверь была открыта или приоткрыта – не мог вспомнить наверняка.
Я находился в радостном предвкушении. Ливий, который считался мне больше чем другом, – названым братом – праздновал свой десятый день рождения. Мне на тот момент уже исполнилось столько же, но я непременно заявлял ему, что он младше, а потому мне следовало защищать его как старшему брату.
– Вот и готово. – Любуясь в зеркало, я расправил короткую юношескую тогу и отложил гребень на столик.
– Как же ты напоминаешь мне Аннию. – Отец вернулся в дом, совершенно неожиданно появившись в отражении.
Я обернулся, сияя от предвкушения повидаться с другом и наесться до отвала. Отец был моложе и подтянутее, чем теперь, но в глазах глубоко залегла скорбь.
Я был слишком мал, чтобы осознать потерю, но всегда поддерживал его, когда он тосковал. Мы часто отдыхали от жизни в Регии в скромной хижине на окраине города – в той, которую расписала талантливая матушка.
Тогда мне было неведомо, что убогая халупа вскоре станет пристанищем двух вакхантов.
Отец выложил на клинии одежды Царя священнодействий, выстиранные мной. Он улыбнулся, и я опустил взгляд, отразив его эмоцию. Хорошо, что он заметил: я мог быть хозяйственным. Мне хотелось, чтобы отец разрешил засадить сад в перистиле лилиями и завести несколько уток с пресноводными рыбками в писцине.
– Матушка была красивой, а я муж. Мужи не могут быть красивыми, – сказал я и подбежал к нему. – Погляди, отец, я поднимаю мешки с зерном по много раз, и у меня крепнут руки.
Я сомкнул кулак и напряг бицепс. Похлопал по каменным мышцам и оскалился: один зуб недавно вышибли в уличной драке с мальчишками, но отец пообещал, что у меня скоро вырастит новый, крепче прежнего.
Отец обнял меня, прижав голову к груди. Он взлохматил старательно уложенные волосы и ответил:
– Вы оба – мой дар богов. Я каждый день просыпаюсь с благодарностью, что Орк держится, чтобы не вернуть в царство моё второе сокровище. Видно, ты – моя отдушина, и боги потому не разлучают нас.
– Ну что ты, отец, я тебя никогда не оставлю. – Я смущённо шмыгнул носом, потеребил ноздри и привычно коснулся серёжки. Подпрыгнул. – Ой, у нас же с Ливием был уговор встретиться пораньше, чтобы он проводил меня.
– Так и не научился ориентироваться в городе? – улыбнулся отец, и я покраснел. – Передавай добрые пожелания юному Туцию. Не опаздывайте к обеденной трапезе.
– Нас угостят вином? – спросил я, занеся кулак перед дверным косяком, чтобы по привычке воздать почёт богу дверей. – Мы уже взрослые мужи.
– Полагаешь, если Антоний Туций Квинт – жрец Бахуса, он позволит двум мальчишкам набраться?
