Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер

Потушив огонь, я подхватил глиняные горшочки и вынес к столу. У Ливия загорелись глаза, когда он увидел меня. Он уже приготовил ложки и раздобыл ещё не зачерствевший хлеб, который выложил на доске вместе с оливками и латуком. С крынкой мёда и кувшином воды я поставил плошки и уселся напротив Ливия.

У меня на поясе висел мешочек с лекарством. Я потрогал содержимое – порошок превратился в кашицу после сражения в фонтане. Зато теперь из трав стало удобнее лепить пилюли. Так я и поступил: положил одну в рот и запил водой.

Я равнодушно помешал суп и со вздохом отложил ложку. Обошёлся оливкой, да и то, как назло, косточка неприятно хрустнула на зубах.

Ливий, уплетавший за обе щёки, заметил отсутствие у меня аппетита и с набитым ртом прошепелявил:

– Еф дафай. Неисфестно, когда ефё поедим.

– В горло не лезет. – Я поморщился и придвинул свою порцию ему поближе. – А ты за двоих справишься, обжора. Такое ощущение, что и не помирал ещё на рассвете.

Ливий заулыбался, как будто ему отвесили комплимент. Он надломил хлеб и протянул мне, не выдержал препирательств и пихнул в раскрытую ладонь.

– Легко тебе осуждать меня, братец, а я ведь на ледяную воду и не взгляну теперь, – вздохнул он, косясь на графин.

Я сжалился над Ливием – откусил от хлеба. Подивившись силе собственного голода, съел всё до крохи и выхватил из жадных туциевых лап плошку. Смётший свой обед и уже позарившийся на мой, Ливий изменился в лице. Он вздохнул и покачал пальцем пустую посуду, подперев щёку кулаком.

– Опять ты это делаешь. – Я ткнул в него ложкой, обрызгав только высохшую тогу. – Завязывай.

– С чем?

Я прикончил остатки супа, выпив через край, и вытер губы тыльной стороной ладони. Тело и душа пригрелись, и печали на некоторое время уступили покою. У меня проснулось задиристое настроение.

– Да вот с этим.

Хлопая ресницами, я вытянул руки в замке и, имитируя присущую голосу Ливия хрипотцу, протянул:

– О-ох, дружище Луциан, ешь, пожалуйста, всю мою еду, а ещё не надо было меня спасать, ведь я такой исключительный. – Войдя в раж, я перешагнул лавочку и обратился к воображаемой женщине: – О дева, с тебя упала одежда, прикрой груди моим золотом, которым я кичусь вопреки приличию. Возлечь с тобой? Да, можем полежать – буду всю ночь рассказывать тебе, какой я горемычный.

Я не выдержал фарса и засмеялся, выплёскивая боль и страх. Нас, жрецов Бахуса, учили радости – всемилостивому, благословенному счастью, способному залатать любую брешь в душе.

Тем не менее мой соперник был силён. Пусть от меня не укрылось негодование, отпечатанное на эмоциональном лице, Ливий добродушно улыбнулся и обезоружил меня:

– Как же здорово у тебя получается изображать меня! – Мало того, он похлопал в ладоши, словно я перед ним выступал, и склонил голову к плечу. Он провёл пальцем по кромке плошки. – Я придерживаюсь строгих правил. Однако тебе стоит знать: Плотий говаривал, что питаться стоит из своей посуды и мыть её песком и водой. – Он состроил лицо весталки, зачитывающей мораль. – Иначе можно подцепить заразу из-за слюны кого-то из тысячи предыдущих хозяев.

– Венера, смилуйся над этим убеждённым целомудренником. – Я округлил глаза. – Он собрался мыть Царицу песком и водой. Лучше б ты, Священный царь, держал рот под замком – какой только вздор он не порождает.

Я удовлетворился душевной перебранкой. Сволочью Ливий был, ею и остался, зато сволочью живой. Путь ещё не начался, а мы уже потеряли соратницу – порочное колесо стоило остановить, пока оно не переломило нам хребты.

Улыбка померкла от свежих воспоминаний. Я постучал по столбу, подпиравшему потолочные опоры, и тихо произнёс:

– А ведь мы по уши в дерьме, Ливий. Маска и анкил – святыни, притягивающие зло. Взять их с собой, может, решение и верное, с другой стороны – мы идём в неизвестном направлении с оружием, о котором известно проходимцам. Будто приносим отравителю яд со словами: «Плесни мне в вино».

– Хуже того, – согласился Ливий, – если в соседнее государство просочился слух о реликвии бога Тиния, одним убийцей не обойдёмся.

На самом деле я чрезмерно полагался на ум Ливия и свою силу. Только моя мощь дала однажды брешь, едва не стоившую жизни соратника, а его мудрость проиграла коварности врага. Первого, но не последнего. Нет, мы определённо не были готовы.

Я махнул ладонью:

– Игра на скорость. Осуществим задуманное, только спешно, пока нас не ограбили и не лишили жизни.

– Предположим, мы разыщем того, к кому обещала сопроводить покойница. – Ливий потёр серьгу, его лоб прорезала морщинка. – Или же самостоятельно определим, где найти свитки. Но, Луциан, мы мыслим недальновидно.

– О чём ты?

Он сцепил руки в замок и положил их на стол. Я помнил, что поза эта предшествовала важному умозрению. Ливий обладал рядом качеств, вызывавших неприязнь, но укорить его за скудоумие никто бы не осмелился. Даже я.

– О людях, Луциан. Наши границы защищены Священным щитом Марса.

– Который мы забираем с собой, – подхватил я и вонзил пальцы в волосы, с болью расправив непослушные пряди. – Ох, Юпитер. Я уже размышлял об этом.

«И наш суп едва не убежал, когда меня осенило».

– Я опасаюсь, что во время нашего путешествия Рим поработят, а жителей легко, как статуи, сровняют с землёй. – Ливий безупречно облёк мои опасения в слова.

Присев на край стола, я снял крышу крынки и обмакнул два пальца в ароматный мёд. Облизнув их, ощутил прилив положительных чувств и сказал:

– М-м-м, будем решать проблемы по мере их поступления. Следует осмотреть лавку и тушу этрусского грабителя. Вдруг обнаружим подсказки, как нам поступить дальше?

Ливий соблазнился и тоже подобрал круговым движением мёд из сосуда. Отрешённо глядя в сторону, он растёр сладость по жемчужным зубам, облизнулся и изрёк:

– Разумно. Я осмотрю тело, а ты – прилавок.

Я поднял брови:

– Ты что-то путаешь, шельма. Мертвеца я беру на себя, я же его и прикончил, пока ты плясал с ножичком. Ты же ободрал его лавку как липку, – я щёлкнул по серьге в напоминание, – будет разумно оставить всё как есть.

– Послушай меня, друг, – перебил Ливий. – Ты либо доверяешь моему опыту, либо и дальше полагаешься на щит и хмельные попрыгушки.

Я так и застыл с пальцами во рту. В низинах души взволновались яростные реки – я ясно видел, как скромный жрец обретал черты бесчестного манипулятора; то было