Город с львиным сердцем - Екатерина Звонцова
«Где я? Кто я? Почему я больше… не хочу жить?»
В последнюю минуту перед беспамятством мальчишка увидел впереди смутную фигуру. Человек был высоким, в руке у него что-то знакомо светилось. Тоже золотое. Ослепительное. Полное силы.
«Он. Он явился! Он всё исправит…»
Окликнуть не вышло: мальчишка только вытянул руку и так рухнул снова; в рот попал песок, заскрипел на зубах, а мутная вода памяти заволновалась: «…исправит что?»
Больше мальчишка не поднимался и только смотрел, как человек растворяется в дожде. Последним исчез росчерк чего-то, что человек держал. Какого-то жезла, посоха.
«Сжалься надо мной…»
Мальчишка прошептал это пустыне, и она услышала – ведь своих детей она слышала всегда.
Я слышал.
Песок снова пришёл в слабое движение. Дрогнул. Разверзся. Медленно поглотил тело, уже бездыханное, и поверхность стала ровной. Об неё всё так же гулко ударялись капли дождя.
…А теперь, когда мальчишка снова посмотрел на всё это в своём затянувшемся сне, выступившие на глазах горячие слёзы заставили его наконец проснуться.
Нет. Воскреснуть. Компас и сама моя суть показали это именно так.
– Как ты, малыш? Ох… ну и вид у тебя. Выглядишь, будто пару раз умер.
Он очнулся не один – над ним склонялась молодая белокурая женщина. Волосы, длинные и прямые, схваченные в несколько кос и украшенные где лентами, где звонкими серебристыми подвесками, окутывали её подобием сияния. Смуглое, почти медное большеглазое лицо покрывал серебристый рисунок: треугольники по открытому лбу, линии вдоль плавных скул. Рисунок шёл и по тонкой шее, чтобы пропасть под воротом свободного дымчатого одеяния – плаща, накинутого поверх блестящей кольчуги и светлого платья.
Красивая. Чужая. Он не помнил ничего, но чувствовал: её в его жизни прежде не было.
– Так ты мертвец, бедняга, да? – шепнула она, заботливо погладив его по макушке. – Ведь тебя исторгли пески, и прямо мне под ноги, представляешь? – Губы дрогнули в улыбке сначала детского восторга – будто незнакомка пережила невероятное приключение, – а потом облегчения. – Но я тебя уже совсем-совсем выкопала! Сесть-то можешь? Ничего не сломал? Давай, давай помогу.
Ладонь её была ледяной, но прикосновения оказались приятными, согнали дурман и морок. Мальчик кивнул и, уцепившись за её неожиданно сильные руки, приподнялся. В голове тут же зашумело, он пошатнулся, и с губ само сорвалось:
– Ох как мне плохо…
Первые слова за… сколько? И сразу жалоба. Стало отчего-то неловко. Но молодая женщина лишь понимающе приобняла его.
– Думаю, непростое это дело – возвращаться с Той Стороны.
Объятье тоже было холодным, но мальчик безотчётно прильнул к крепкому плечу, даже ненадолго зажмурился. Было страшно, к тому же объятье что-то напоминало ему… но что? Мысли ворочались неохотно, точно старые черепахи на берегу затхлого водоёма. Черепахи… в памяти тревожно запульсировало: здесь, где-то здесь, на месте уродливого красного песка, такой водоём был, и толстолапые рептилии любили греться на его каменных бортиках, и лазуритово-малахитовые панцири их сверкали, и…
– Как тебя зовут и сколько ты был там, внизу? – Незнакомка отстранила его и пристально посмотрела в лицо серыми светлыми глазами.
Взрослая она или не совсем? Могла, судя по болтливости и любопытству, быть чуть постарше юных городских модниц, но могла быть и их мамой – слишком пронизывал мерцающий взгляд, утешал мягкий голос. А ещё она спросила имя… мальчик попытался вспомнить, но внутри всё опять закололо. Он потёр лоб, потом виски. Щёки оказались мокрыми. Городские модницы… городские… городские…
– Ты ещё плакал! – Она воскликнула это не осуждающе, скорее испуганно. – Скажи, кто обидел тебя? И что, он потом тебя закопал? Ух я тогда ему…
Сжала кулак, сверкнула глазами. Мальчик не знал о ней ничего, кроме одного: она добрая. И храбрая, даже лицо как у воина: с тонким, но крупным ртом, густыми бровями, острым любопытным носом. Вот только ничем она уже не поможет. И никто. Память, затхлая вода, дрогнула, все тени и силуэты – черепах и красивых девиц, старушек и стражи, мэра и дикторов радиобашни – начали там проступать, чётче и чётче.
И все они тоже плакали.
– Я не знаю, как меня зовут, Белая женщина, – нарушил он требовательную тишину. – И не знаю многого другого, не сердись. Но я…
Он запнулся, облизнул губы, опять смежил веки, вслушиваясь в себя. Сказать, нет, вытолкнуть из себя правду оказалось нелегко. Обычно люди не понимали; более того, кажется, он давненько никому не представлялся. А представлялся ли вообще? С кем, когда в последний раз говорил, от кого не таился в тенях и гулком эхе улиц? Что делал? Как выглядел? Таким же сухим маленьким трупом?
– Я город, Белая женщина, – выдохнул он наконец. – И я мёртв. Или убит. Ты права.
Взгляды их встретились. В её лице ничего не дрогнуло, она только прикусила уголок нижней губы. Мальчик взял её за руку и прижал холодную ладонь к песку.
– Слышишь?.. Так бьётся моё сердце. Там бьётся моё сердце.
Женщина зажмурилась – и пальцы её напряглись под его пальцами, задрожали. Вряд ли она могла не слышать тысяч стонов, а ещё поскрипываний, с которыми песчинки пересыпаются в тех пустотах зданий, где не заполонили ещё всё. Мертвец ворочался в могиле, а в нутре его ворочались десятки тысяч других мертвецов – детей и клерков, старушек и домохозяек, учёных, сыщиков и лавочников. Да, женщина поняла всё это и убрала руку, открыла глаза, потом с усилием заговорила:
– Я… верю. Как же страшно.
Он не ответил. Его и самого страх душил, продолжал высушивать изнутри, призрачное сердце билось в висках одним-единственным вопросом: «И что теперь?» Хуже были только дурнота и слабость, горькая мысль: «Даже если я перестану бояться… смогу ли я встать?» И эта женщина… девчонка… неважно… как она сюда попала, зачем его выкопала?
– Знаешь, – снова незнакомка нарушила молчание. Видимо, всё это время она тоже что-то для себя решала, – тогда и тебе, наверное, не помешает знать обо мне правду, малыш. – Она словно приготовилась нырять, так глубоко и шумно вздохнула. – Меня зовут Кара. Я – упавшая звезда.
Теперь растерялся мальчик, уставился во все глаза. Так перед ним одна из загадочного небесного народа – статная красавица, словно сошедшая со страниц преданий? А ведь похожа! И как он сам не понял, всматриваясь в рисунок на коже и видя, как ветер треплет лучистые волосы? Но, словно боясь, что ей не поверят, Кара подобралась и, враз сбросив неземное величие, опять затараторила:
– Не помню, почему так произошло, что я здесь! Просто взяла и упала, а упав – заснула и, может, очень долго проспала, по крайней мере, когда очнулась, была уже холодная, а нам, чтоб остыть, надо мно-ого времени! – Глаза её округлились. Мальчик уверился, что звезда всё же юна, скорее девушка, чем женщина. И что ей не на шутку страшно. – И вот я пошла искать хоть одно живое существо. Хорошо, что нашла тебя, пусть ты и немного мёртвый, но, кажется, неплохой парень! Так сколько ты… пролежал там?
Мальчик огляделся. Небо было ясным, Невидимое светило не жалело тепла. Песок казался очень сухим, совсем как утром последнего для Города-на-Холмах дня. И… да, то, что они с Карой только что слушали, стенало в самых его недрах. Глубоко. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась ровная, даже без барханов, поверхность; не было ни самого чахлого кустарника, ни скелетов заблудившихся зверей; не было башен учёных и крепостных стен; не было водоёмов с черепахами. Да… места, некогда полные жизни, Пять графств, где праздник, закончившись в одном, начинался в следующем, сменила настоящая пустыня.
– Думаю, очень долго. Примерно как ты спала. – Он снова приложил ладонь к песку и прислушался. Спохватился: – Сколько ты тут бродишь?
Звезда задумчиво вытянула ноги. Они были босыми и запылёнными, а кожа на них – совсем грубой, потемневшей, словно опалённой. Она сильно отличалась от нежного золотисто-смуглого лица. Пошевелив чумазыми пальцами, Кара
