Из глубин - Вера Викторовна Камша
Ричард Окделл глянул на часы, следовало поторопиться – церемония расписана по минутам. Кортеж Повелителя Скал должен прибыть к парадным воротам без десяти одиннадцать, не раньше и не позже. Юноша еще раз проверил шпагу и кинжал, стараясь не думать о потерянном кольце. Древний камень исчез, с этим следует смириться, хотя как чудесно было бы вручить сегодня Альдо заветный карас. Ричард задумчиво тронул родовой перстень. Каждому – свое. Камень из меча Раканов не принадлежал герцогу Окделлу и покинул его, а отцовское кольцо вернулось. Значит, так нужно. Сожаление – удел слабых, сильные ничего не оплакивают и ни о чем не жалеют.
– Монсеньор, – Джереми, хоть и вырос в каком-то городишке на границе с Каданой, выглядел заправским надорцем, – кони оседланы, эскорт готов.
– Иду!
Почти сбежав по устланной золотистыми коврами лестнице, юноша выскочил на крыльцо. Самый короткий день в году был наполнен счастьем и солнцем, казалось, сама зима празднует победу Раканов. Ричард взлетел в седло, и его закружила и понесла невозможная, сияющая радость. Такого с герцогом Окделлом не было даже у Дарамы, когда он мчался наперерез вражеской коннице. Тот восторг был сродни касере, нынешняя радость звенела и плясала, словно ручей с волшебной водой. Повелитель Скал любил весь мир от ушедших за горизонт звезд до последнего нищего и знал, что его тоже любят. Пакостные надписи на стенах – не в счет, трусость жалит… пытается ужалить по ночам, но мерзавцам не удастся испортить праздник!
Ричард ехал сквозь радостный перезвон, заставляя вороного с загаром Алмаза переступать брошенные под ноги цветы. Бессмертников и золотых поздних астр было жаль, но цветы расцветают для того, чтоб их срезали.
В миг высшей красоты смерть настигает розы,
Но сколь счастливее их краткий, дивный век
Удела сорняков, погубленных морозом…
– Убийца! – воющий вопль вырвал Ричарда из сияющей сказки, швырнув на забитую людьми улицу. Еще не соображая, что случилось, юноша дернул поводья, линарец с диким ржаньем вскинулся на дыбы, кованые копыта нависли над бьющейся на мостовой старухой в черном.
– Убил моего сына, убей и меня! – вопила женщина, потрясая иссохшими кулачками. – Сукин сын! Предатель, душегуб! Лизоблюд раканий!
Выскочившие откуда-то цивильники ухватили ведьму под руки и уволокли. Старуха извивалась ызаргом, проклиная Дика, сюзерена, Айнсмеллера, весь мир.
– Монсеньор, – Нокс незаметно оказался рядом, – не стоит задерживаться, это не ваше дело.
– Едем. – Ричард пришпорил коня, тот заржал коротко и обиженно, но с места не двинулся. На серые камни розовым снегом падали хлопья пены. Розовым от крови… Спасая сумасшедшую, он порвал лошади рот! Бедный Алмаз, но возвращаться дурная примета. Ничего, если бросить повод и править ногами, до конца церемонии они продержатся, а потом Джереми приведет Караса.
– Монсеньор, – Нокс, не скрывая тревоги, глядел на дрожащего линарца, – вам нужно сменить коня. По счастью мы выехали с запасом. Вы сможете выпить бокал вина вон в той гостинице, «Золотой щит» очень достойное место, я там был совсем недавно.
Ричард погладил жеребца по взмокшей шее, но конь словно бы и не заметил. Да, его лучше вернуть в конюшню… Беднягу жаль, и все же хорошо, что это не ставший почти родным Карас и не Сона. Полковник ждал, он сказал все, что считал нужным, но настаивать не считал себя вправе. Достойно. На всякий случай юноша вытащил часы: времени в самом деле хватало, однако потом придется поторопиться.
– Хорошо, – коротко кивнул Ричард, спрыгивая наземь и больше не оглядываясь, – я подожду, но не задерживайтесь.
2
Пурпурные тряпки, песана золота на шее и морды. Надутые, наглые, жадные, знакомые и незнакомые, но одинаково мерзкие. Только и людей, что Робер, Лаци, Левий, ну и еще пять-шесть жеребят, но сегодня она ругаться с Альдо не станет. Во-первых, без толку, во-вторых, какой ни на есть, а праздник. Даже два, хотя Матильда предпочла бы один. Седая Ночка – это весело, очень весело, если ты дома и ни за кого не боишься.
Ее высочество непреклонным жестом отпихнула огромный парик с буклями и локонами и натянула другой, поменьше. Голова к вечеру все одно зачешется, как у блохастой псины, но это полбеды. Беда ждет за дверью, в шкуре победы. Алатка с отвращением оглядела заполонившую зеркало каракатицу и плюхнулась в кресло. Недовольная камеристка убрала волосатое чудовище в ларец, ворча, что парик делал лучший гайифский куафер, а тот, что выбрала ее высочество, годится для исповеди, но не для коронации.
– Помолчи, – рявкнула Матильда просто для того, чтобы рявкнуть. – Его высокопреосвященство меня и без этого уродства исповедует.
Мармалюца сделала реверанс и убралась, Матильда торопливо выхватила фляжку с касерой, глотнула и сунула сокровище за пазуху, благо оборки позволяли спрятать на груди хоть Эсператию. В такой день с утра не выпить – к вечеру повеситься или кого-то прирезать.
Раздались шаги, и в гардеробную вошел, вернее, вступил Альдо. В чем только Матильда не видела внука, но сегодня он посрамил целый гайифский двор со всеми его мистериями. Недоваренный анакс влез в белую тунику, отрастившую то ли по осенним холодам, то ли в поисках благопристойности рукава, отделанные, как и подол, золотыми пальметтами. Дополняли сие великолепие белые штаны, еще более белые сапоги, пять золотых цепей и кованый «гальтарский» пояс, на котором висела шпага.
– Камзолом обойтись не мог? – не выдержала вообще-то не собиравшаяся ссориться Матильда.
– Империя начинается с мелочей, – внук и не думал обижаться или злиться. – Согласен, сейчас императорские одежды выглядят странно, но к ним привыкнут.
– Императоры ходили с голыми коленками, – напомнила принцесса, – и вообще тебе империя нужна или мистерия?
– Империя, – расхохотался паршивец, обнимая бабку, – разумеется, империя. Хватит, не ворчи. Зимой по-гальтарски не походишь. Слушай, Матильда…
– Слушаю, – огрызнулась ее высочество, – я только и делаю, что тебя слушаю.
– А признайся, ты ведь хотела, чтоб я в доломан вырядился? И саблю нацепил?
– Да цепляй хоть холтийскую булаву, – хмыкнула вдовица, – лишь бы на петуха в павлиньих перьях не походил. Ну зачем тебе столько золота?
– Надо, – лицо внука стало серьезным. – Четыре цепи, четыре Великих Дома. И пятая, цепь императора Ракана. Я не могу об этом говорить вслух. Пока не могу, но знаки власти надену уже сегодня. В день Зимнего Излома.
3
Нет, Джереми не промешкал, он привел Караса даже раньше, чем Дик рассчитывал, но они все равно рисковали опоздать. Оллария ликовала, а пробиваться сквозь праздник порой трудней, чем сквозь ненависть.
– Слава Повелителям Скал, – закричала пухлая горожанка, швыряя в воздух желтый чепец, – слава Окделлам!
– Да хранит