Пустая - Яна Летт
Отойдя подальше от дома, я отогнула края одеяла, которым был прикрыт ребенок, и голова закружилась сильнее.
«Вас обоих не пустят в город».
Он все еще хныкал, но уже совсем тихо, как будто лишился всякой надежды. Я вспомнила краснощекого улыбчивого мальчика, который помахал мне ручкой еще утром, – кажется, с тех пор для него прошла вечность.
Он бессильно сжимал и разжимал крохотные кулачки и тяжело дышал. Его глаза – какими они были? – со светло-лиловой, почти розовой радужкой, таращились на меня из оперения белоснежных ресниц. Брови тоже стали белыми – как и хохолок волос на затылке. Бледная кожа, тонкая, как бумага для самокруток, казалось, едва заметно пульсировала под напором тока крови. Светло-голубые жилки картой легли на тонкие руки с крохотными белыми ноготками. Его лицо больше не было лицом Крисса.
Конечно, в глубине души я знала, что увижу. И все же…
Я достала ребенка из корзины – он только негромко, покорно вздохнул – и прижала к себе. Сама не знаю, почему я это сделала. Стояла, обнимая ребенка, под сгущающимся сумраком ночи, защищала его от холодного тумана, идущего с гор.
Никто как-то упоминал, что девять из десяти пустых не выживали. Может, многие дети погибали сразу и женщине в красном не приходилось довершать дело. Странно, что Крисс вообще жив.
Мгновение я думала: не забрать ли его с собой? Пропади пропадом городок у горы, так долго закрывавший глаза на то, что здесь творится. Пропади пропадом Говардс, Маффи и все остальные, косившиеся на меня только потому, что когда-то мне не повезло.
Будем только мы – я и ребенок, которому я заменю мать, сестру, друга. Я уберегу его, дам ему новые воспоминания и новое имя – и впервые после Никто появится кто-то, кто будет меня любить.
Нога выстрелила болью, и я тихо зашипела – ребенок прижался ко мне, цепко ухватил за воротник. Наверное, ему было холодно. Я осторожно опустила его обратно в корзину, отцепив маленькие пальчики от себя по одному, плотнее укутала. Потом достала из сумки воду во фляге, соверен Мафальды, спички.
Несколько веток, кусок мха – огонь занялся не сразу, но – слава Отпустившему – занялся. Я положила счастливый соверен Мафальды в центр крохотного костерка, надеясь, что он не расплавится. Пока он грелся, я закатала штанину, стиснув зубы, полила рану водой. Монета раскалилась достаточно. Я замотала руку платком. В горле стоял ком, колючий, как шишка.
Нужно было сделать все, чтобы не умереть. Все, чтобы донести младенца до города. Если женщина в красном права и нас обоих в город не пустят – донести туда, где его примут.
Я выхватила монету из огня и прижала к ране. Не успела подумать о том, чтобы зажать что-то в зубах, – мой крик, наверное, был слышен не то что женщине в красном – Руне в конюшне у подножия горы.
Пахло паленым, но я прижала соверен еще раз – на ту часть раны, которую с первого раза не закрыла. Монета обожгла мне кончики пальцев сквозь платок, и я уронила ее на землю.
Крисс плакал, отвечая на мой крик, и я тоже плакала, и так продолжалось, кажется, вечность, пока я не затихла, уткнувшись лицом в мох.
Я побоялась перевязывать ногу: представила, как платок прилипнет к ране, как придется его отдирать, и содрогнулась. Постаралась осторожнее опустить штанину, не задевая ногу. Каждое движение причиняло боль: залить костерок, повесить сумку на плечо, поднять корзину с Криссом. Было бы легче достать ребенка и нести на руках, но я боялась, что потеряю сознание от боли и уроню его. Корзина хотя бы защитит Крисса от удара о камни.
Несмотря на мои опасения – женщина в красном точно слышала мои крики, – никто нас не преследовал. Она пыталась собрать прах? Оплакивала безвозвратно утраченную молодость? Была уверена, что я скончаюсь в муках? Лишилась сил и попросту не могла нас догнать?
Как бы то ни было, я продолжала идти вниз и успела вернуться на тропу до того, как стемнело окончательно. Я шла медленно, на ощупь, проверяя каждый камень перед тем, как ступить на него. Почему-то я не чувствовала холода – может быть, потому что запыхалась, а может, потому, что у меня начинался жар. Простуда? Действие яда? Заражение крови?
Мысли путались. Голова кружилась, и в какой-то момент я вдруг запаниковала – впереди было так темно, что я засомневалась, что иду в правильном направлении. Могла ли я сойти с тропы?
Возможно, я шла в никуда, обрекая ребенка на верную смерть.
И все же я упрямо шагала под гул крови в ушах, корзина плыла где-то рядом со мной в сгущающемся тумане, и я крепко держалась за нее, чтобы не потеряться в этом тумане. Где-то плакал ребенок, и я подумала: кто принес ребенка сюда, в горы?
Видимо, на несколько мгновений я потеряла сознание, потому что пришла в себя на земле – и корзины у меня в руках не было.
– Крисс? – позвала я, как будто он мог отозваться. – Крисс?
Он заплакал – слава Отпустившему. Корзина стояла у одной из сосен прямо передо мной. Я сделала шаг вперед, чтобы подобрать ее, и в этот миг луч света ударил в землю рядом со мной.
– Так-так-так. Вот и ребятенок. Мы нашли его, парни!
В появившийся на тропе круг света ступил Говардс с масляной лампой в руках. Рядом с ним было еще трое или четверо, чьих лиц я не различала во мраке – они держались позади.
Говардс наклонился к корзине – луч света в его руках скользнул к одеяльцу.
– Не трогай. – Стоило промолчать. В конце концов, это был его сын. Он и его люди могли даже не заметить меня в темноте.
Но я видела глаза Говардса там, у подножия горы, видела, как он смотрел на меня. Как и абсолютное большинство жителей Бирентии, он ненавидел пустых – может, из-за связи с надмагами.
А может, потому, что людям всегда нужно кого-то ненавидеть, а надмагов и Арты стало недостаточно.
Хорошо было бы встретить Говардса достойно, держась прямо и высоко задрав голову, – вот только попробуйте сделать это после того, как отравленная тварь цапнула вас за ногу, которую после пришлось собственноручно прижечь раскаленным железом.
– Так-так-так. Какая встреча. Кажется, я говорил тебе, что будет, если не уберешься? Или у пустых и со слухом проблемы?
Безликая компания за его спиной захихикала.
– Я вытащила Крисса. Мне нужно отнести его вниз…
– Ну, точно проблемы, – бросил Говардс через плечо. – Слыхали, что там пробубнила эта пустышка?
– Нет. – Стоявший ближе всех к Говардсу оказался парнем с огромными кулаками. Местный кузнец? – Я слышал только, как ветер гуляет на этой поганой горе. А вы, ребята?
Мужчины согласно загудели.
– Я помогла. – Я уже понимала, к чему идет дело, но все еще на что-то надеялась. В конце концов, Говардс все же повел своих людей на гору – гору, которой они боялись до полусмерти. Возможно, ему все же был дорог сын.
– Я помогла, – тупо повторила я. – Женщина с горы… Она больше не опасна. Но я ранена. Пожалуйста. Крисс тоже… пострадал. Его нужно показать матери… не разворачивая. Это может быть опасно. Пожалуйста… сделайте, как я прошу.
Кажется, мгновение Говардс колебался. Но у него за спиной были люди, колебаться перед которыми ему явно не пристало.
– Что-то раньше не слышал, что такого может случиться с ребенком, на что можно глядеть матери, но нельзя взглянуть отцу.
– Отойди. – Я подняла револьвер.
Меня занесло – возможно, – но отступать было поздно. Я слишком ярко представила, как корзина, кувыркаясь, летит вниз по камням… и края одеяльца трепещут, как крылья подбитой птицы.
– Отойди, или я выстрелю. Я отнесу ребенка матери… и вы мне не помешаете.
– Успокойся. – Он не выглядел напуганным. А потом меня сильно толкнули в спину – один из людей Говардса подобрался сзади.
Говардс ударил меня по рукам – револьвер полетел на камни. Корзина захныкала – зашевелилось одеяльце. У меня перед глазами все плыло, и я бы упала, если бы кто-то из людей Говардса – тот самый, похожий на кузнеца – не держал меня.
– Ну, посмотрим, что там случилось. – Говардс
