Пустая - Яна Летт
Обычно крестьянские дома украшают цветами на окнах и у подъездной дорожки – здесь ничего подобного не было. Ни деревянных кружевных наличников на окнах, ни традиционного колокольчика над дверью, ни занавесок, расшитых белыми, синими и красными петушками или цветочками.
Безликий дом. Пустой, как я.
Мутные окна глядели слепо и настороженно, пока я взбиралась на возвышение, хватаясь за торчащие из земли корни и пучки осоки. Чем кормится здесь надмага? На горе вряд ли можно вырастить что-то, кроме сосен и стланика. Разводит коз, птицу? Я не слышала ни блеянья, ни звяканья бубенцов, ни даже лая собаки.
Все время маячившая впереди, у самого дома пустая девочка растворилась в воздухе. Дверь дома открылась.
Во рту стало горько, как от полынного отвара. Из открытой двери доносился запах трав – терпкий, резкий. У меня закружилась голова.
Изнутри дом походил на крестьянский не больше, чем снаружи. Земляной пол, посыпанный потемневший древесной стружкой. Длинный стол, заваленный сухими пергаментами, бутылочками из зеленого стекла, костями животных, мотками веревки. Черная от сажи печь – но никакой кухонной утвари. Посреди стола, рядом с потемневшим от долгого использования котлом на треноге, стояла фигура – прямиком из ночных кошмаров: собранная из костей, увенчанная крупным вороньим черепом. Разномастные кости были прихотливо соединены друг с другом пряжей с вплетенными в нее сушеными растениями. Я различила кости птиц и мелких животных… Но были и покрупнее. Фигура опиралась на четыре конечности, скрипуче тянула вперед длинную костяную шею. Между когтистыми лапами лежал маленький горшок, плотно накрытый крышкой. Кажется, тварь не была наделена рассудком, но я все равно постаралась встать от нее подальше. Пустые глазницы таращились на меня, и костяное существо жалко открывало рот, из которого не доносилось – и не могло бы донестись – ни звука.
– Нравится? – Хозяйка дома появилась бесшумно – будто из воздуха. Фигура, закутанная в темный плащ, со странным голосом, высоким, как у ребенка. – Он не укусит… Пока я не скажу. Пик Кошки – место с сильной надмагией. Песни земли здесь слышны громко, и все они принадлежат мне. Так что не бойся, красавица… Подойди ближе, к свету. – Она махнула рукой, и на столе запылали свечи. – Дай поглядеть на тебя.
Я послушно сделала шаг вперед, опустила капюшон. Хозяйка тихо рассмеялась:
– Вот как… Не красавица. Пустая. Значит, пришла не за тем, за чем обычно приходят эти, из деревень… Жаль. Или кто-то польстился?..
– Я показала свое лицо. – Она не поздоровалась, поэтому я не стала отвечать тем же. Я старалась говорить смело, но мне было очень страшно. – Покажите свое… Чтобы мы говорили на равных.
Женщина снова рассмеялась.
– Какая дерзкая пустышка. Последний нищий не сядет за один стол с тобой – люди в этой стране так суеверны… А ты хочешь говорить на равных со мной? Со мной, надмагой, которая держала в страхе Бирентию. Которая казнила и миловала. Которая одна могла победить сотню солдат. Со мной, которая оградила от смерти дюжину надмагов проклятием – такой была моя сила… Со мной?
Костяное чудище щелкнуло клювом еще раз – как будто присоединилось к веселью хозяйки.
– Ладно. – Голос женщины зазвучал мягче, напоминая кошачье мурлыканье. – Почему бы и нет. Ты все равно никому обо мне не расскажешь. Я об этом позабочусь.
Она опустила капюшон. Я ожидала увидеть согбенную старуху или чудовищную горбунью – но под плащом скрывалась самая обыкновенная женщина, молодая – лет тридцати, не больше. Румяные щеки, русая коса, круглые голубые глаза, налитая белая грудь над корсетом алого платья – слишком роскошного для дома на горе. Белая кожа как будто светилась изнутри мягким неярким светом. Ее можно было принять за богатую горожанку – здесь, среди запустения, костей и темноты.
«С тех пор, как старый Эдд открыл лавку на границе». Маффи говорила, что женщина давно поселилась на горе. Она должна быть гораздо старше.
– Зачем пришла ко мне, пустая? – Она сделала шаг к столу, рассеянно провела пальцем по его темной поверхности, как будто проверяя, не скопилась ли на ней пыль. – Я так понимаю, не из-за ненужного младенца, м?
– Я пришла из-за младенца. – Я старалась не смотреть в сторону костяного чудища. – Сына Мафальды… хозяйки трактира из города внизу.
Женщина махнула рукой, будто отгоняя надоедливую муху.
– Скука… Скажи истинную причину. Сейчас, или я пожалею, что решила тебя впустить.
– Я хочу снова стать обычным человеком. – Я не собиралась говорить это ей – само вылетело, будто мной управляли… Возможно, так оно и было. – И хочу узнать, кто поступил так со мной… и почему.
Я ожидала, что женщина снова засмеется, но она молчала с озадаченным видом.
– И ты пришла за этим ко мне? С чего бы?
– Я знаю, что вы… делаете то, что не могут делать другие. Я слышала… что вы делали пустых.
Вид у женщины снова стал скучающим.
– Возможно. – Она погладила костяное существо по черепу. – Что с того? Сделать что-то и исправить это – разные вещи. Ты совершила большую ошибку, придя сюда. То, что случилось с тобой, необратимо.
– Нет. – Комната закружилась, как будто я стояла на шаткой палубе, в глазах задвоилось. Наверное, от горького запаха трав. – Если это вы превратили меня… я хочу знать почему. И я не верю, что нельзя…
– Вот назойливая. – Она обращалась к костяному чудищу, и оно со скрежетом открыло и закрыло клюв, как будто соглашаясь. – Думаешь, я в ответе за всех пустышек в Бирентии? Была бы ты умнее, шла бы в столицу, где затеряться легко… К тем, кто клепал подобных тебе забавы ради или на заказ, как Малли Бликвуд. Интересно, жива ли еще пройдоха, перебежчица, спасла ли ее лисья хитрость? – Взгляд женщины затуманился, словно она вспоминала что-то очень приятное. – Ладно, неважно. Тебе это выяснить не суждено.
Мне вдруг показалось, что из-за перегородки за ее спиной доносится детский плач – тонкий, хныкающий, – всего на мгновение.
– Вы сказали, это необратимо. – Теперь я говорила торопливо, слишком торопливо. – Почему? Раз уж все равно хотите убить меня… скажите. Пожалуйста.
Костяное чудовище катнуло горшочек передней лапой, с неожиданной скрипучей ловкостью перехватило его задней и издало гортанный клекот – низкий, угрожающий.
Женщина резко подалась вперед – я невольно отпрянула – и точным движением сбила на земляной пол стоявший на краю стола зеленый флакончик. На полу замерцали осколки – между ними, как змея, поползла к моим ногам темно-зеленая жидкость, от которой шел пар.
– Собери зелье обратно в этот флакон. – Женщина поправила волосы, вздохнула утомленно. – И тогда я скажу, как опять наполнить пустую. Ну, теперь хватит разговоров.
Земляной пол втягивал зелье, как губка. За перегородкой снова послышался тонкий плач. От женщины в красном запахло опасностью – в руке блеснул тонкий длинный нож. Я отпрянула – а потом костяное чудище с протяжным криком спрыгнуло со стола и приземлилось прямо передо мной. Молниеносное движение тонкой костяной шеи – крепкий вороний клюв щелкнул и впился в мою икру. Брызнула кровь, и я закричала – боль пришла с запозданием, такая острая, что побелело в глазах.
А потом входная дверь открылась нараспашку, как от сильного порыва ветра, и в дом хлынула призрачная толпа.
Дети. Бесчисленный сонм пустых детей – и на сей раз я видела их даже без синего стекла; может, дело было в надмагии этого дома?
Впереди – девочка в белом платье, с развевающимися, как от сильного ветра, светлыми косами. Ее ноги не шевелились, но она двигалась быстро, будто летела по воздуху, не касаясь земли. За ней мчались другие… Белые одежды, одинаковые прозрачные глаза, одинаково широко открытые рты. Совсем маленькие, многие младше Крисса – такие и на ноги не сумели бы встать.
Они заполняли комнату, как заполнял бы ее туман или дым от костра. Пустым призрачным младенцам не было конца, и, когда их стало слишком много, уже влетевшие в дом фигуры стали искажаться, гнуться так,
