Дмитрий Михайлов - Избавитель
— Чего ты там застрял? — с негодованием набросился он на святого отца. — Тут пристрелят — раз плюнуть, а этот еще с больными возится. Чего они им сделают? Им шмотки нужны и продовольствие, а больные им до лампочки. Сейчас утихнет, вернемся и заберем их.
Колонна на повышенных скоростях уходила от разбойников, оставив на месте нападения два грузовика. Водитель второго «Урала» сидел здесь же с окровавленной рукой, и пока молодая санитарка обрабатывала его рану, взахлеб рассказывал о своих злоключениях, истерично посмеиваясь:
— Я сижу и вдруг — ба-бах! Сначала ничего понять не могу. Потом фьють-фьють — стреляют в меня. Я ключ поворачиваю — машина даже не чихает, я за дверь, а ее от взрыва заклинило! Ой, — вскрикнул он, потому что санитарка дезинфицировала рану. — Пули, блин, бьют над самой головой. Все думаю — каюк! Ха-ха. Ну, развернулся, да как долбану по двери обеими ногами, а потом выскочил и чесать. Ха-ха…
Водитель залился задорным смехом, и хотя ничего смешного в этой ситуации не было, он был счастлив, что смерть его уже за горло схватила, да он от нее увернулся.
Василий из-за нехватки места стоял, широко расставив ноги и держась руками за металлический каркас над головой, поддерживавший брезентовый тент. Он смотрел в небо, и ему так хотелось увидеть в нем облако. Большое и белое. Но в просветах между ветками виднелись только небольшие тучки, рваные, как старая тряпка.
Отъехав на безопасное расстояние, колонна остановилась и выждала час, после чего вернулась к оставленным машинам. Разбойники действительно ничего не сделали больным, зато от самих грузовиков оставили одни разобранные каркасы: унесли все, даже двери и сиденья. Пристроив кое-как больных в уцелевшие машины, спасатели продолжили путь назад.
Помимо здоровяка и водителя Шуры, в бою погибла медсестра Женя Арефьева, двое солдат были ранены, один — тяжело.
В лагерь колонна вернулась поздно вечером. Когда больных разместили по новым палаткам, Василий направился к церкви. Недалеко от палатки к нему неожиданно вышел невысокий человек.
— Здравствуйте, святой отец.
Василий вздрогнул: это был Яшка Каин. Он по-прежнему был одет в свое устаревшее одеяние, бледен, но на этот раз гораздо более самоуверен.
— Подумал над моим предложением? Сегодня хороший день.
Василий медлил с ответом. Еще сидя в грузовике, ему пришла мысль, что зря он отказал Якову, но теперь перед лицом посла Ада он снова спасовал.
— Чего молчишь? — вспылил Яшка. — Думаешь, ты своими молитвами шибко людям помогаешь? Что ты им сделал? Ничего! И ничего не сделаешь, потому что дар свой по мелочам тратишь!
Василий сделал глубокий вдох и на выдохе выдавил из себя:
— Хорошо. Я согласен.
— Ай, славненько! — обрадовался Афанасьев.
— Кровью нужно подписать?
— Ха-ха, — засмеялся в ответ тот. — Это здесь, на Земле нужны подписи, мы же с тобой заключим нерушимый договор. Ты только дашь на него свое благоволение.
Разбойник вытянулся, поднял высоко подбородок и торжественно, будто читал царский указ, продекламировал:
— «Мы, Иаков сын Афанасия и отец Василий, заключаем сей договор, по которому молитвами Василия я обретаю вторую жизнь и через то — свободу от Преисподней. Взамен оного, обязуюсь передать людям неведомые до того знания и изобретения. Василий же, окромя вышесказанного, обязуется занять мое место в Аду. Договор считается целостным и любое отклонение от него делает его недействительным. За сим, аз — Афанасьев Яков — даю свое согласие».
— Согласен с договором, — произнес отец Василий, и, словно в подтверждение его слов, раздался оглушительный раскат грома.
— Теперь молись по мою душу, святой отец, а уж когда твоя часть будет выполнена, я вернусь.
Довольный собой Яков ударил руками по ногам и крикнул нараспев:
— Эх, не горюй по мне земля-матушка: скоро воротится на тебя вольный ветер, ясный сокол.
И земная молния охватила разбойника ярким свечением, вмиг превратив его в пепел. Удар был такой силы, что священника отбросило назад, и он потерял сознание.
Глава IX
Василий очнулся на каталке. Вокруг были железные стены и ящики, закрепленные на своих местах ремнями. Болела голова. Наверху ни тускло, ни ярко горели лампочки, стоял негромкий монотонный гул, который Василий сперва принял за шум в голове, но, прислушавшись, понял, что это работают двигатели. Чувствовалась качка. Помимо гула слышны были негромкие разговоры. Превозмогая слабость, Василий повернулся на локте и увидел людей, ищущих что-то среди ящиков и коробок. Он не мог разглядеть их лиц, но по форме это были спасатели. Один из них обратил внимание на движение священника и позвал сестру — через минуту к отцу подбежала молодая сестричка по имени Валя и уложила его обратно. Валя и без того была очень заботливой, а к Василию, благодаря его религиозному сану, относилась особенно трепетно.
— Лежите, лежите, — тихо и быстро сказала она, поправляя простынь, которой был укрыт Василий.
— Что со мной? — вяло и еле разборчиво спросил священник.
— Не вставайте, — сказала она. — Вы потеряли сознание и два дня так пролежали. У Вас даже горячка была.
— Горячка? — Василий еще плохо соображал. — Где мы?
— Мы улетаем домой, нашу миссию приостановили. Да, — сообщила Валя оживленно вполголоса. — После нападения на вашу колонну в тот же день были еще нападения, и руководство решило срочно свернуть спасательную операцию. Сейчас все уезжают.
Валя поставила на постель аптечку и начала в ней рыться.
— А как же… Там… Люди?
На лице Василия отразилось такое неподдельное страдание, что сестра приостановила поиски и умиленно посмотрела на него. «Какой святой человек, — наверное, думала она, — ему самому плохо, а он так о чужих людях беспокоится».
— Не волнуйтесь. Это только временная мера: вот ООН введет дополнительные войска, и мы снова вернемся.
Василий устремил свой взгляд в потолок. Он понимал, что «временная мера» затянется как минимум на месяц, а это, наверное, тысячи жизней. Жизни голодающих и больных. Да и если вернутся, что изменится? Ни спасательная операция, ни его дар — ничто не могло изменить ситуацию, все это было бессмысленно, все они — букашки перед обстоятельствами.
Сестра смерила ему давление и сделала какой-то укол.
Священник погружался в бессознательное состояние, глядя в потолок, и в монотонном рокоте самолета он слышал убаюкивающее пение буддистской мантры «Ом мани падме хум». Он заснул тихо, незаметно и проспал почти весь полет.
Даже во сне голова продолжала болеть, и ему приснилось, будто она раскололась на тысячи кусочков, и каждый из них превратился в отдельную голову. Василий попытался обхватить их все вместе и сжать воедино, но тут оказалось, что и рук у него огромное множество, и каждой парой он обхватывает отдельную голову. Он сидел на облаке, а внизу был виден весь мир: разрушенные города, разлившиеся и затопившие деревни реки, горящие леса, иссушенные поля — в каждом уголке было свое бедствие.
