Из глубин - Вера Викторовна Камша
– Я найду, где сесть, – Айрис повернулась спиной к матери и бросилась прочь. Луиза отступила к изъеденной шпалере, откуда открывалось изумительное зрелище.
Мирабелла Окделл грозно взирала на непокорную дочь. Непокорная дочь в алом плаще, вскинув голову, маршировала мимо замерших родственников. Страдальчески скрипели рассохшиеся половицы, в проломившихся сквозь мутные витражи столбах света с достоинством порхала помнящая еще святого Алана моль.
– Кузина, – выпалил Реджинальд, – кузина, не уходите… Эрэа Мирабелла пошутила…
– Моя мать не умеет шутить, – Айрис резко остановилась у противоположного конца стола и потянула чудовищное деревянное кресло, без сомнения, жившее воспоминаниями о чреслах убиенных Алана и Эгмонта. Реджинальд, решивший идти до конца, поспешил на помощь кузине. Гроб черного дерева негодующе заскрипел и сдался, Айрис плюхнулась на широченное сиденье и оперлась руками на стол. Мирабелла дернулась, словно ее укусил кто-то суставчатый и ядовитый.
– Это кресло главы Дома Скал, – разлепила губы вдова. – Ты заняла место Эгмонта Окделла!
Надо же, оказывается, у Мирабеллы имелись глаза, она даже пыталась метать ими молнии.
Мать и дочь взирали друг на друга через стол разъяренными кошками недолго.
– Это место Повелителя Скал, – прошипела Айрис, – а напротив место его супруги. Место вдовствующей герцогини по правую руку от хозяина, а сестер и братьев – по левую в порядке старшинства. Отец Маттео, вы объясняли нам именно так.
– Так было заведено, – пастырь возвел глаза к пятнистому потолку, то ли испрашивая совета у высших сил, то ли не желая смотреть в глаза своим духовным дочерям. – Но Ричард Окделл сейчас отсутствует…
– А его жена тем более, – перебила Айрис. – Я займу положенное мне место, но лишь после матушки. Или останусь здесь!
Голос дурочки заметно прерывался: нечего ей делать в этом склепе, да еще в обществе маменьки!
– Ты мне не дочь, – Мирабелла вскочила, нетопыриными крыльями плеснула вдовья вуаль. – Ты не дочь великого Эгмонта! Ты – позор дома Окделлов…
Позор дома Окделлов расхохотался. Громко, глупо, жалко; расхохотался и закашлялся. Селина бросилась к подруге, но Айри лишь затрясла головой.
– Если я не дочь Эгмонта, – рука в алой перчатке рванула воротник, – скажите – чья! Кто мой отец? Капитан Рут? Отец Маттео? Или какой-нибудь конюх, который травит по вашему приказу лошадей?
– Будь ты проклята, – выдохнула любящая мать. – Ты и все, чего ты касаешься…
– Эрэа… Эрэа Мирабелла, – Реджинальд выкатился вперед отважной тыквой. – Вы не можете так говорить… Айрис была с королевой в Багерлее, она туда пошла сама. По доброй воле, а вас там не было.
– Замолчи, – Мирабелла даже не взвизгнула, она проскрежетала, как скребет нож по черепице. – Ничтожество! Отродье навозника!
Айрис стало совсем худо, она уже не отталкивала Селину и ничего не говорила, и Луиза бросилась в бой.
– Сударыня, – разевая рот, капитанша еще сама не знала, что скажет, но слова нашлись сами собой. – Я должна вам сообщить, что в Ракану прибывают графы Карлионы из Агариса. Они намерены оспорить право вашего семейства на родовое имя.
Подействовало! Не то чтобы мармалюка сообразила, о чем речь, но она шмякнулась о новость, как разогнавшаяся телега о забор. Ведро воды помогло бы еще лучше, но где его тут взять, да и Ларак разволнуется.
– Я не сомневаюсь, – чопорно произнесла Луиза, уставившись в тускло-зеленые гляделки, – что его величество из любви к Роберу Эпинэ отвергнет эти притязания, потому что женой Повелителя Молний может быть лишь ровня. Конечно, Альдо Ракан знает агарисских Карлионов с детства, но победу ему принес все-таки Эпинэ.
Победу раканышу принесли подлость Рокслеев с Манриками и их же глупость, но это мы оставим для другого раза.
– Эрэа Мирабелла, – Эйвон Ларак как-то вклинился между Луизой и кузиной, – его величество высоко ценит заслуги дома Окделлов… Вы же читали письмо. Он взял опеку над Айрис на себя. Его величество не поймет…
– Создатель велит нам прощать, – подал голос и священник, – эрэа Мирабелла…
– Матушка, – мяукнула Эдит, – матушка, Айрис плохо!
Луиза торопливо оглянулась. Сэль тащила побелевшую подругу к дверям, впереди катился Наль. Леворукий бы побрал эту замшелую дуру! Луиза кинулась следом.
– …памяти моего супруга, – донеслось у самого порога, – равно как и моей веры в Создателя всего сущего…
И тут Луиза не выдержала. Святая Октавия, да кто б такое выдержал!
– Его величество Альдо скоро откроет монастыри, – бросила герцогине капитанша, – и вы сможете навеки удалиться от мира, чтобы оплакивать своего супруга. Нет сомнений, его величество сделает для вдовы Эгмонта Окделла все возможное.
Может, Мирабелла что и ответила, но госпожа Арамона уже захлопнула чудовищную дверь.
Глава 12
ТАЛИГ. ХЕКСБЕРГ
399 год К.С. 16-й день Осенних Молний
1
Деревья за окном даже не шумели – ревели, будто коровы на бойне. Не отставал и дождь, захлестывая дребезжащие окна ледяной водой. Гигантский ясень с двумя вершинами под ударами ветра мотался, словно юная березка. Можно было только молить всех святых за тех, кто сейчас в море, даже на не тронутом битвой корабле. О полуразбитых, лишенных мачт бедолагах Руппи пытался не думать, но не думать, когда нечего делать, очень трудно.
Лейтенант сдвинул портьеры, снял нагар со свечей и принялся вдумчиво сооружать карточный домик. Нельзя сказать, что Руперт фок Фельсенбург никогда не представлял себя в плену, представлял, и еще как! Главным образом, когда читал «Хроники царствования Фридриха Железного». В мыслях юный граф вел себя то дерзко, то просто достойно, в жизни все вышло слишком глупо и стремительно. То есть это казалось глупым сейчас, а вчера, когда им с Зюссом померещилось, что адмирал умирает, Руппи бросился бы за помощью к самому Леворукому, не то что к вынырнувшей из темноты галере. Обошлось. Капитану, оказавшемуся фельпцем, удалось унять кровь, а сама рана была не такой уж и опасной. Так сказал толстый громогласный врач, который не мог и представить, из чьего плеча вытащил кусок талигойского железа.
Лекарь наложил повязки и ушел. Фельпский капитан что-то велел своим матросам, Ледяного накрыли плащом и потащили по темной улице. Начинался дождь, Руппи, ничего не соображая, брел следом, зубы у него стучали, здоровенный фрошер сунул ему фляжку, и он хлебнул, не почувствовав ни вкуса, ни запаха. Сколько они шли, лейтенант тоже не понял. Была какая-то дверь, потом лестница и быстрый, короткий разговор. Кого-то не оказалось дома, но носилки все равно внесли в большую темную дверь. Фельсенбург хотел войти следом, его не пустили, а отвели в показавшуюся красной комнату и усадили возле камина.
Спине было жарко, но зубы продолжали выбивать дробь, и вообще его место
