Ловец Мечей - Кассандра Клэр
Танцуя, Лин выражала свой ужас и душевный трепет. Она танцевала среди ветра, который с воем проносился над руинами ее столицы. Она танцевала среди пепелища, под зловещим багровым небом.
Он приближался, король-чародей, который когда-то был ее любовником. Человек, которому она верила, которого она любила и желала. И это желание было всепожирающим, как стена огня, разрушительным, как тайфун. Танцуя, она выплескивала свои чувства: тоску, страдания разбитого сердца и страсть, которая еще не угасла до конца.
Он умолял ее остановиться. Говорил, что она ведет себя безрассудно: уничтожив магию, она уничтожит и его, своего возлюбленного, а потом погибнет сама. Обещал ей отказаться от всего, что было ему дорого прежде: от магии, от власти, от трона. Говорил, что ему нужна только она.
Но она знала, что ему нельзя верить.
Танцуя, Лин переживала последние мгновения Адассы – она отказывалась сдаваться, собирала последние силы для решающего удара. Танцуя, она чувствовала, как содрогается мир, расставаясь с магией; магия покидала землю, камни, море. Танцуя, она переживала горе Богини, уходившей во тьму: мир изменился навсегда, ее возлюбленный погиб, ее народ лишился родины.
И, наконец, танцуя, Лин видела, как розовеет небо на востоке. Солнце появилось над горизонтом после долгих месяцев тьмы. Танцуя, она ощущала робкую надежду, удовлетворение, которое испытывает человек, бросивший вызов врагу и одержавший победу. Танцуя, она…
Музыка смолкла. Лин остановилась и снова перенеслась в настоящее. Только сейчас она заметила, что задыхается, что пот течет по груди, по лбу, щиплет глаза. Она вдруг поняла, что все смотрят на нее. Шарлон даже приоткрыл рот от изумления.
– Что ж, – пробормотал он, – это было…
– Неожиданно, – перебил его принц.
Он сидел, закинув руки за голову, и разглядывал Лин, словно диковинку. Внезапно она осознала, что ее волосы прилипли к вискам и затылку, а взмокшее от пота платье плотно облегает грудь.
– Я не раз слышал, что ашкары не умеют танцевать, так что, учитывая отсутствие способностей, это было довольно сносно.
Гости начали переговариваться; раздались смешки. Принц самодовольно улыбался, и Лин вдруг возненавидела его с такой силой, как будто она и правда была Адассой и стояла лицом к лицу с Сулеманом, предателем и захватчиком. Она снова очутилась в своем видении. Ей захотелось уничтожить его. Она ненавидела его за высокомерие, за презрение, с которым он говорил о ее народе. За то, что он видел в ней игрушку, забаву.
И еще Лин ненавидела его потому, что он был так прекрасен. И за эту красоту ему все прощалось. Принц мог творить все что угодно – люди не станут любить его меньше. Все любили его, весь мир. У нее дрожали руки, и ее охватило желание сделать то, что запрещала ей клятва врача. Впервые с тех времен, когда она была озлобленной маленькой девочкой, ей захотелось ударить другого человека, вонзить в него ногти. Расцарапать ему лицо, стереть с его губ эту наглую улыбочку.
Лин втянула воздух сквозь зубы и швырнула в его сторону черный веер. Проехавшись по мраморному полу, веер остановился у ног принца.
– Надеюсь, – дрожащим от ярости голосом произнесла она, – вы вознаграждены за испорченное развлечение. К сожалению, вы правы, я не обладаю никакими талантами, и мне нечего больше вам предложить.
Прежде чем отвернуться, Лин успела заметить удивленное выражение на лице принца. Оттолкнув Шарлона Ровержа, она направилась к дверям. Дед был прав. Эти люди – чудовища. Пусть сгорят их корабли, все до единого.
– Лин. Лин. Постой.
Это был голос принца Конора. Она заблудилась в коридорах особняка Ровержей, но он нашел ее. Неужели он все это время шел за ней? Может быть, он прикажет арестовать ее за то, что она швырнула в него веером? Они скажут, что это было нападение на члена королевской семьи…
Лин резко обернулась. Она не знала, куда идет, – думала только о том, чтобы уйти, уйти прочь. Прочь от смеха, от людей, которые видели, как она танцует, прочь от взгляда принца.
Но он последовал за ней. И догнал ее в анфиладе пустых комнат, каждая из которых была отделана в своей цветовой гамме. Эта гостиная была синей и черной – как синяк. В свете масляной лампы поблескивала его корона, драгоценные камни в кольцах. Он был грозным, высоким, широкоплечим. Вдруг Лин заметила, что его темные волосы взъерошены, тушь и серебряные тени размазались. Глаза у него были очень темные и тусклые, как старые монеты. Конор заговорил, и она поняла, что он с трудом сдерживает ярость.
– Что ты здесь делаешь, Лин? Зачем ты пришла?
Такого она не ожидала.
– И после всего, что произошло, – воскликнула она, – вы спрашиваете меня об этом? Вы же знаете, что Майеш – мой дед. Вы знаете, что он привел меня…
Он резко дернул рукой, отмахиваясь от ее объяснений.
– Ты врач! – грубо рявкнул он. – Ты вылечила Кела. Вылечила меня. Я был тебе благодарен. Но ты опять явилась сюда, да еще в таком виде…
Он оглядел ее платье. Лин физически ощущала его взгляд, чувствовала, как он скользит по ее корсажу, по ее ключицам, шее. Ей всегда казалось, что презрение и отвращение – это холодные эмоции, но от него исходил жар, его взгляд обжигал. Если бы она не была так зла на него, она испугалась бы.
– Вот как? – выплюнула Лин. – Вы хотите сказать, что мне следует знать свое место? Сидеть в Солте и не сметь даже думать о том, чтобы соваться на Гору? Мне запрещено ступать туда, где живут избранные?
– Неужели ты не понимаешь?
Принц схватил ее за плечи, и она вздрогнула от его прикосновения. Лин догадалась, что он не просто пьян; наверное, принял что-то еще. Обычно непроницаемое лицо было искажено злобой, и она ясно видела это стремление унизить, оскорбить ее.
– Этот дом, – прошипел Конор. – Эти люди. Дворец, Гора – они разрушают, пачкают. Разрушают все, даже самое совершенное, лучшее, чистое. Ты была честной и открытой. Придя сюда, ты стала лгуньей.
– Вы смеете называть меня лгуньей? – Лин понимала, что таким тоном нельзя говорить с принцем, но ничего не могла с
