Хроники Птицелова - Марина Клейн
– Ты будешь в опасности, и тебе нужно улететь далеко-далеко, – настаивал Ару. – Возможно, к Оуэну.
– Спасибо, я запомню, – сказала я.
Информацией, полученной от птиц, нельзя пренебрегать, даже если ты ее совсем не понимаешь.
– Девушка, с вами все хорошо? – Кто-то потряс меня за плечо.
Я очнулась. Стояла столбом посреди улицы, рядом с лужей, рука согнута, но никакой птицы на ней не было и в помине. Меня тормошил какой-то мужчина средних лет. За его спиной стоял подозрительнейшего вида субъект с курчавыми рыжими волосами и такой же бородой; растительность заслоняла бóльшую часть его лица, а все остальное скрывали очки с толстыми линзами в потрескавшейся пластиковой оправе, так что единственной открытой частью лица был нос, но судить о человеке по носу довольно сложно, хотя кое у кого, я слышала, получалось.
Еще одним заинтересованным лицом была светловолосая девушка в старом сером пальто с легким оттенком синевы. Она сидела на корточках между лужей и мной, так что один ее потертый сапог касался воды. Светлые волосы поникшими завитками касались впалых щек, пальцы с обкусанными ногтями беспокойно касались практически синих губ, за которыми зубы выбивали мелкую дробь. Это несчастное создание, скорее мертвое, чем живое, выглядело совсем как Валькирия, когда мы встретились! Я бы в первую очередь кинулась к ней, но эти глупые мужчины вклинились и все испортили.
– С вами все хорошо, девушка? – канючил тот, что тряс меня.
– Со мной все отлично, – раздраженно откликнулась я и скинула с себя его руку.
– Но вы щебетали тут сама с собой! – Мужчина весь извертелся, пытаясь заглянуть мне в уши и увидеть, не прячу ли я там миниатюрный наушник с микрофоном.
Я досадливо поморщилась.
– Я говорила с птицей.
– И я бы вполне это понял, – мужчина обиженно засопел, – но здесь не было птицы. Я наблюдал за вами пять минут кряду, вы замерли, согнули руку и начали то свистеть, то что-то лепетать, а то и кричать, и я уже хотел вызывать «Скорую»!
– И зря совершенно, – парировала я. – Потому что птица была.
– Вам все-таки нужен врач, – сделал вывод мужчина.
– А может, вам? – спросила я. – Потому что птица была, очень большая и яркая, а вы ее не видели. Такие называются райскими птицами. А еще – Paradisaea apoda, но это ужасно глупо, потому что у них есть ноги, хотя это и не говорит о том, что они прилетели не из Рая.
Глаза мужчины округлились, совсем как у моего нового непутевого отца. Странные люди!
Подозрительный субъект за спиной приставучего мужчины кашлянул, поправил свои нелепые очки и проговорил низким голосом:
– Paradisaea apoda никак не могла здесь оказаться. Они обитают только в Новой Гвинее. Их вывоз строго запрещен. Да и летать в такую погоду она не смогла бы, не говоря уже о том, чтобы сидеть у тебя на руке и болтать.
– Вот видите! – торжествующе протянул мужчина.
– Но я тоже ее видел, – добавил подозрительный субъект с неприятной улыбкой, адресованной почему-то мне.
– Девушка, хоть вы скажите! – взмолился несчастный, глядя на создание, присевшее между мной и лужей. Уж лучше бы ей вызвал врача! У нее были такие синие губы, будто она только что чуть не утонула в мутной воде лужи-озера.
Мы все посмотрели на девушку. Она медленно подняла свои огромные прозрачные голубые глаза, вытянула руку, распрямила указательный палец, указывая на меня, и тихо сказала:
– Это мое.
– Вы скажите, была ли здесь птица! – взорвался мужчина.
– Птицы всегда рядом, – ответила девушка. – Я их не вижу. Но слышу.
Тут мужчина, видимо, решил, что мы все спятили или что у него самого не ровен час не все в порядке с головой, раз уж всем сложившаяся ситуация кажется нормальной, а ему – нет, и умчался. Подозрительный субъект еще с минуту смотрел на меня, неприятно ухмыляясь, потом медленно повернулся и вразвалку направился прочь. Я засмотрелась на него, гадая, что это за тип, и даже не сразу отреагировала на то, что девушка потянула меня за свитер, а когда тип в очках скрылся и я обратила взгляд к девушке, той уже не было. Ее силуэт удалялся, и я видела – она держит что-то в руке.
Я растерянно стояла посреди улицы. Вдруг меня осенило: расческа! Я забрала из твоего дома расческу, спрятала под свитер, совершенно забыла о ней, и когда перепрыгивала через лужу, она, наверное, чуть не вывалилась. Девушка заметила расческу и решила, что это ее вещица, устала ждать, когда я начну говорить, и забрала расческу сама. Может, это и вправду ее? Но не станешь же догонять и расспрашивать, была ли она у тебя дома, и у тебя самого узнать страшно, все-таки я забрала расческу без спроса и она могла принадлежать причине твоих шрамов.
Неужели это была она? Сложно в такое поверить. Те, кто оставляет нам глубокие шрамы, выглядят так только через многие годы, когда жизнь показывает им, как они ошибались, оставив нас кровоточить за непреодолимой стеной. А пока время не прошло, они живут, теша себя иллюзиями, что сделали правильный выбор… Вокруг них нет стен, щеки налиты здоровьем, глаза блестят, а рядом находится кто-то, для кого, как они думают, они будут значить то же, что и для нас… Если бы только они знали, что ждет их впереди, сколько проклятий свалится на их головы и как они заплатят – непременно заплатят! – за то, что разрушили чужую жизнь и непоправимо искалечили душу.
Дома Валькирия спросила меня, как прошла моя встреча с мамой, и я рассмеялась, вспомнив своего нового непутевого отца в обнимку с бутылкой. Пока Валькирия старательно готовила мне кофе, я в мельчайших подробностях рассказала все то, что случилось с момента, как я покинула дом, до выхода из гостиницы. Потом моя веселая речь сама собой оборвалась, и я уперлась взглядом в коричнево-белую поверхность кофе, густо присыпанную корицей и шоколадом, чувствуя при этом, как на губах застывает глупая улыбка.
– Ты в таком хорошем настроении! – заметила Валькирия. – Что-то еще случилось, правда?
– Да. Я встретила его.
– Его?
– Мы были на приеме, и потом виделись еще несколько раз, не всегда в реальности, а сегодня я поняла, что хочу быть с ним, и мы были с ним, и оказались на третьем небе, – быстро изложила я и занялась кофе. Ароматный напиток горячим потоком пробежал по моему организму, и я почувствовала себя еще лучше.
– Почему именно на третьем, а не на седьмом?
– Все очень просто. Семиэтажные небеса нарисовали в незапамятные времена где-то
