Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
И не только Бульриха, продолжал размышлять Карлман. А как же его мать? Даже в доме Одилия никто не сидел у постели Бедды день и ночь. Откуда им знать, кто или что тайно входит в ее комнату, не давая старику Пфифферу исцелить больную до конца.
Возможно, в эти самые мгновения несчастный Бульрих так спокойно лежит в постели лишь потому, что наконец обрел покой после одинокой, незаметной агонии. Последняя мысль оказалась тяжелее любых страхов и вывела Карлмана из оцепенения. Вскрикнув, он во мгновение ока оказался рядом с дядей.
– Бульрих, во имя святых трюфелей, что происходит? Что они с тобой сделали? Очнись, дорогой Бульрих!
Карлман в ужасе склонился над неподвижным телом в постели, прислушался – и различил тихое дыхание. Без сомнений, дядя был еще жив и если не впал в глубокий обморок, то, похоже, действительно спал. Более того, лицо его было умиротворенным, как у квенделенка после вечерней кружки молока с чабрецом и медом. На его щеках даже выступил нежный здоровый румянец, впервые за долгое время.
Неужели? Скорее всего, мрачный гость наложил на любопытного картографа какое-то коварное заклятие, которое лишь на первый взгляд казалось благотворным.
От ниши с окном Карлмана отделяла только широкая кровать со спящим на ней Бульрихом. Прежде в нише не было заметно ни единого движения, не раздавалось ни малейшего звука. Однако теперь Карлман почувствовал, что сидящий там гость смотрит на него и навязывает свою волю. Взгляд невидимых глаз побуждал его повернуться к черному силуэту в кресле.
Все его тело сопротивлялось; хотелось закричать, но из горла не вырвалось и хрипа. Карлман медленно, бесконечно медленно выпрямился. Тот, кто пытался подавить его волю, действовал уверенно, неодолимо, и, возможно, разумнее было бы наконец встретиться лицом к лицу с опасностью, которая таилась совсем рядом с самого начала, едва он переступил порог этой комнаты.
А потом произошло нечто неожиданное.
С краю вдруг раздвинулись шторы, и в щель оконной створки проскользнула легкая тень. Совершенно бесшумная, а значит, точно не из плоти и крови – нет, конечно нет, хоть клянись всеми черными ночными птицами! – и мгновенно слилась с окружающим мраком. А потом в кромешной тьме вспыхнули два огня, будто раскаленные угли, и Карлман закричал. Он закричал, потому что эти огни могли светить только на чьем-то лице.
– Помогите! Помогите! Здесь глаза! Глаза во тьме!
Вместе с его криком погас свет, и все, что ранее было освещено, снова стало невидимым. Незнакомец, ужасающе высокий и внушающий трепет, встал, шагнул вправо и решительным рывком отдернул боковую штору, из-за которой вынырнуло красноглазое существо.
В комнату упала полоска тусклого света. Карлман моргнул и отступил на шаг. Сквозь приоткрытое окно он услышал донесшееся издалека ржание – властный зов проникал со двора в дом. Эти звуки издавал не пони – скорее, давешний черный конь звал хозяина, с которым Карлман и столкнулся теперь в темноте лицом к лицу. Сморчки и поганки, а как же иначе! Кому еще могло принадлежать такое чудовищное животное?!
– С тобой ничего не случится. Посмотри на меня.
Голос незнакомца звучал непривычно и решительно, но не особенно сурово.
Карлман дважды сглотнул и с трепетом уставился перед собой, заметив наконец пыльные черные сапоги и, на ладонь выше, подол темного плаща, тоже покрытого дорожной пылью. Молодой квендель нерешительно поднял глаза, помедлил, рассматривая плащ, и, чувствуя себя совсем крохой, запрокинул голову.
Незваный гость возвышался перед ним, будто дерево, а его лицо, которое Карлман не мог разглядеть снизу, было почти целиком окутано мраком, скрытое низко надвинутым на лоб и глаза капюшоном. Но даже различимое лишь наполовину, лицо это было на редкость примечательным – исхудавшим и побитым непогодой, отчего его обладатель напоминал зловещих странников в тумане. Перед Карлманом словно ожила старинная мрачная маска, строгая простота которой изображала создание давно минувших дней. Квендель увидел энергичный рот под резко очерченным носом, угловатый подбородок и щеки, точно вырезанные из дерева.
Это было лицо человека. Человека, которого молодой квендель видел впервые в жизни. Однако он с изумлением понял, что перед ним один из Великого народа – на первый взгляд не молодой и не старый, в дорожной одежде. В голове Карлмана пронеслись местные легенды, которые он слышал с детства и в которых люди обычно упоминались лишь вскользь. С людьми в его памяти была неразрывно связана Волчья ночь и то, о чем он узнал совсем недавно и что с тревогой хранил в сердце. Но все воспоминания и образы меркли перед невероятным потрясением: перед ним во плоти предстало мифическое существо. И где? В зеленых западных покоях, словно прошлое повернуло вспять. Но в самом ли деле это живой человек или только его бездушный образ?
Присутствие устрашающего незнакомца совсем рядом с Бульрихом тоже оставалось загадкой. Молодой квендель лихорадочно размышлял, как лучше поступить. Бежать казалось бессмысленным, а кроме того, бросать дядю в беде он не хотел, хотя тот спал так крепко, что его не разбудили даже громкие возгласы племянника. Карлман остро ощутил себя беспомощным и совершенно одиноким, словно все на свете, за исключением его самого, уснули. Оставалось надеяться, что крики о помощи услышал кто-нибудь во дворе. Нужно было попытаться выиграть время, и Карлман, собрав все силы, с отчаянным мужеством обратился к незнакомцу:
– Елки-поганки и гоблинский мох, кто вы такой и что делаете здесь, рядом с моим дядей? – Слова эти прозвучали из его уст на удивление вызывающе.
Мужчина молча смерил молодого квенделя взглядом – и вдруг рассмеялся: мягким, почти одобрительным смехом, как будто услышал удачную шутку.
Святые грибницы, подумал Карлман, такую реакцию он ожидал, пожалуй, меньше всего. Однако все же получил ответ на первую часть вопроса:
– Меня зовут Храфна Штормовое Перо, хотя не всегда и не везде.
У мужчины был сильный и довольно мелодичный голос, плохо вязавшийся с корявым именем. Уж очень резко прозвучало оно на языке квенделей, которым этот человек, похоже, неплохо владел.
Карлман держался начеку. В кошмарной тьме таилось что-то еще, он ощущал это на редкость отчетливо, не забывая о красноглазой тени, которая маячила где-то рядом.
– Будь добр, подбрось полено в огонь.
Странная просьба Храфны прервала молчание. Карлман воспринял эти слова почти с благодарностью. Так могла сказать мать в самый обычный день, сидя дома на кухне в Звездчатке. Однако на этот раз – наяву или во сне? – разжечь огонь в «Старой липе» его попросил человек,
