Как поймать монстра. Круг второй - Арина Цимеринг
Куда бы ты пошел?
Открыв глаза, он развернулся в противоположную от тропинки сторону и, найдя глазами склон восточнее, с той же стороны, откуда пришел, принялся взбираться по нему. Если ни один его навык больше здесь не работал, он использует ее методы. Иногда интуиция – единственное, что у тебя остается.
Теперь он шел, не выискивая следов и не обращая внимания на наиболее удобные места для прохождения. Не давал сбить себя с пути ни поваленным деревьям, ни корням, цепляющим ноги, ни собственному голосу разума. Охотник внутри Кэла, всегда знающий свою цель, всегда ясно видящий путь до этой цели, сопротивлялся. Ты так не сможешь никого найти, вот что он говорил. Но Кэл продолжал идти, куда несли ноги, продолжал пролезать, карабкаться и снова спускаться, пока наконец не спрыгнул с очередного поваленного ствола прямо в снег. Тот разлетелся во все стороны, попав на чужие ноги, лежащие на земле.
Кэл выпрямился.
Если бы ты ничего не видел. Если бы ты ничего не слышал. Если бы ты ни о чем не думал.
Блайт поднял к нему глаза.
Что бы ты нашел?
38. Живой или мертвый
Земля разбивалась под ногами, взрываясь фонтанами черно-серого снега. Ветви хлестали голое лицо, цеплялись за одежду – отталкивали его назад, гнали обратно.
Силуэт Кейтлин двигался медленно, то и дело мелькая среди деревьев, но он никак не мог ее догнать. Скользил вдоль черных стволов и жадных веток, старавшихся его ухватить. Как бы быстро Норман ни продирался сквозь заросли – фигура не приближалась.
– Кейтлин! – крикнул Норман темному силуэту. Ответил ему только налетевший шум деревьев. – Кейтлин!!
Стой! – шумел лес, заглушая другие звуки.
Норман не останавливался.
Несколько раз он падал, вспарывая снег пальцами, но снова поднимался и бросался вперед. Легкие горели.
В какой-то момент Кейтлин все же исчезла за деревьями, и это было единственным мгновением, когда Норман засомневался, но все равно рванул вслед за ней.
Тропинка вывела его на опушку леса, и из-за веток вынырнуло неожиданно просторное, пусть и серое небо, но Норман видел его всего секунду: неудачно рассчитав выход на тропу, он угодил прямиком в ветки, вцепившиеся в одежду и лицо, словно чьи-то черные руки, – и потерял равновесие.
Приземлился Норман на одно колено, со всего размаха ударившись о корень коленной чашечкой. Боль прошила всю ногу до бедра, вырвав у него короткий задушенный возглас. Черт возьми. Только бы не перелом, только бы не…
Когда Норман проморгался сквозь слезы боли и поднял глаза к небу, Мойра стояла к нему спиной.
Отсюда он видел только седую голову, старое платье, накинутый шерстяной платок – все время, что они провели здесь, она носила эту одежду. Никогда ее не меняла. Он должен был заметить, должен был понять раньше.
Вокруг бушевал ветер, но ни один волосок на ее голове не шевельнулся. Одежда висела. Руки были опущены.
– Вставай. Подойди, – сварливо позвала она не оборачиваясь. – Хочу, чтобы ты посмотрел.
Впиваясь пальцами в кору ближайшего дерева, Норман поднялся, игнорируя рваные огненные полосы, прошившие колено. Пошел вперед, но боль усилилась, и он оперся на кочергу. Двигаясь медленно и неуверенно, он захромал к ней, на самый верх холма. Нога вспыхивала острой болью при каждом шаге.
– Зима вернулась, – сказала она, глядя вперед. Голос ее вблизи звучал глухо, несмотря на то что ветер каким-то образом затих. Норман видел деревья по бокам: те гнулись, злобно раскачивались, не в силах до них дотянуться. Здесь, на самом верху, стояла тишина. – Весна может никогда не наступить.
Да. Это он уже слышал.
– Вы мертвы, – сказал Норман. – Вы с самого начала были мертвы.
Он должен был бояться, но страха не было.
Мойра отнеслась к этому заявлению спокойно, будто он сказал что-то совсем обыденное. Только протянула руку. Норман сообразил сразу, даже не удивившись, и вынул из кармана трубку, вкладывая ее в холодную ладонь. Женщина одобрительно кивнула, и еще некоторое время, пока набивала чашечку и прикуривала, они молчали.
– Я говорила тебе, – вместе с едким дымом первой затяжки наконец заговорила она, и таким тоном, будто это он здесь все проворонил. Впрочем, так и было. – Я предупреждала.
– Я помню. Вы говорили… Самайн – время масок, личин, которые не позволяют разобрать, кто перед тобой, – он посмотрел туда же, куда и Мойра, – на долину. – Обычное существо или волшебное, хороший или плохой. Живой или мертвый.
Долина, где стояла деревня, уходила вниз – пейзаж, который Норман уже видел и который запомнит на всю жизнь. Она ныряла вниз, будто перевернутый холм… Так и есть, подумал Норман.
Это и есть перевернутый холм.
Деревня внизу была разрушена. Не людьми, нет – временем. Оно неумолимо сгноило крыши, зиявшие черными провалами, сломало изгороди, раскрошило ставни, заползло внутрь растениями и травой. Дома, которые виделись им ветхими, но жилыми, давно истлели. С высоты холма Норман смог найти только одну нетронутую крышу – и сердце у него екнуло. Домик Мойры был единственным, казавшимся издалека хотя бы отчасти целым.
– Мальчик, задающий вопросы. Какие ответы ты ищешь?
Норман бросился сюда безрассудно, не думая о том, что будет, когда он достигнет цели. Именно поэтому слова полились из него потоком:
– Что за всем этим стоит? Что это… за сущность?
Мойра пыхнула дымом:
– Зачем задавать вопрос, на который и так знаешь ответ? Не притворяйся идиотом.
Догадка почти осязаемо каталась на языке, но Норман никак не мог найти правильное звучание. Он растерялся:
– Кром Круах? Я не…
– Это плохое имя, – перебила она его. – Выдуманное. «Склонившийся с Холма» – это неправда. Это имя дал ему Патрик, самоуверенный и самодовольный. Думающий, что знает все лучше всех. Я видела его, – злобно прошипела она, – я видела его во снах. Он все испортил.
Да, святой Патрик, расколовший золотого идола молотом. Победивший идола и язычество… Или нет?
– Они называли его своим именем. Кет Круах, «Повелитель Холма». Но ты знаешь и другое имя. С самого начала его знал. Весь мир знает, – сказала она. – Весь мир.
И тогда Норман понял. Имя, которое не давало ему покоя. Праздник, который никогда не был праздником. Нечто, от чего людям оставалось лишь защищаться.
Мойра улыбнулась зловеще, почти злорадно. Норман выдохнул:
– Самайн.
План Доу – неустаревающая классика, включающая в себя веревки, раскаленный нож и вырезанную прямо на теле кровавую языческую печать, – показался Джемме чем-то вроде таблетки аспирина, которую пихают в зубы раковому больному.
Таблетки, которую она все равно съест.
Не только из-за лица Доу – с драматично стиснутыми губами и мучительной морщиной между бровей. Бедняга одновременно вызывал сочувствие оттого, как сильно старался ей
