Хроники Птицелова - Марина Клейн
Я со всех ног побежала к нему и бросила обвинительно-завистливое:
– Ты выпил книгу!
Чтец посмотрел на меня несколько удивленно, смекнул, что я не из их компании, и объяснил:
– Мы поглощаем книги разными способами. Можем читать, как и раньше, только быстрее. – Он указал на две пары глаз, и его ресницы взвились и снова опустились. – Можем осязать, – он показал ладони с глубокими бороздами, в которых как будто шевелились тысячи крохотных гусениц, – а можем пить или просто впитывать, вот так. – Он взял новую книгу, прижал ко лбу и сказал: – Эту стоит прочитать глазами. Глазами – это самое верное. Но не все книги заслуживают того, чтобы их читали именно так.
– Прочти вот эту, – сказал птицечеловек, протягивая ему книгу из Коридоров.
Чтец взял ее, осмотрел со всех сторон, погладил и наконец открыл. Его глаза распахнулись и внимательно уставились на страницы. Он пролистнул несколько и пробежал по ним пальцами. Затем легонько коснулся губами уголка, потом приложил ко лбу.
– Я не могу ее прочитать! – воскликнул он.
В его голосе не послышалось страха, только искренний интерес. Он встал и замахал рукой. Кто-то заметил это и обратил внимание остальных Чтецов. Некоторые нехотя оторвались от книжек и тут же снова вернулись к ним, другие не смогли побороть искушения и отложили чтение. К нам подбежали еще несколько Чтецов. Они передавали книгу из рук в руки, крутили ее и так и эдак, подносили к головам, шептались, снова брали и осматривали со всех сторон.
– Это удивительно, – сказал один Чтец. – Я знаю этот язык, но…
– Это троеградский язык, – перебил другой. – Я тоже имел с ним дело.
– Я читал на нем совсем недавно, – вставил третий. – Вон в той стене есть несколько книг на нем.
– Надо их принести.
Третий Чтец быстро доставил стопку книг на троеградском языке. Все Чтецы без труда прочитали их, но когда снова взялись за мою книгу, ничего не вышло.
– Нужно спросить Асфоделя, – сказал Первый Чтец.
Он взял книгу и пошел прочь из лабиринта. Остальные Чтецы хвостиком увились за ним. Мысль, что существует книга, которую они не могут прочитать, никак не укладывалась в их головах и терзала сознание – я видела это невооруженным глазом. На душе потеплело: уверена, ты бы чувствовал себя так же.
Я не стала идти за ними – мое появление и так явно не обрадовало твоего Ангела. Поэтому пришлось наблюдать издалека.
Чтецы, словно дети, наперебой принялись объяснять, что случилось. Ангел слушал. На книгу, которую протягивал ему Первый Чтец, он глянул с грустью, и весь его облик выражал бессильный гнев и безысходность. Чтецы ждали. Он молчал.
Наконец Ангел отвернулся, так что я не могла видеть его лица, и что-то тихо сказал. Чтецы понуро побрели обратно к нам с птицечеловеком.
– Ее может прочитать только один Чтец, – сказал Первый. – Отнеси ему.
Он протянул мне книгу, я взяла ее и с трудом удержалась от того, чтобы смерить птицечеловека победоносным взглядом, – дразнить его не стоило, иначе он не захочет показывать мне путь обратно.
Как выяснилось, опасения мои были не беспочвенны, но тревожиться из-за этого не следовало.
– Они тебя не отпустят, – сказал Второй Чтец.
– Я покажу, куда тебе идти, – заявил Третий.
Он потянул меня за руку, и ощущения от этого прикосновения были странными, словно его пальцы считывали с моей кожи невидимые знаки. Я толком не успела попрощаться с остальными; оглянувшись, увидела вдалеке размытые фигуры, печальные – Чтецов, которым не удалось прочитать книгу, растерянную – птицечеловека, оставшегося и без книги, и без Птицелова, а далеко за ними реял мрачный силуэт с черными крыльями.
Чтец остановился и подтолкнул меня вперед. Вокруг растекся серый туман, я брела по нему бесконечно долго, пока не заметила вдруг, что в нем неспешно вырисовываются силуэты деревьев. Они показались мне миражом, и я упрямо продолжила путь, видя и не видя перед собой серо-зеленую кашу. Руки сжимали книгу, мысли были о тебе. Безликий шум подбирался со всех сторон и больно вливался в уши. Мне вспомнилось страшное жужжание в душном лесу, но вокруг было свежо и пахло дождем.
На какой-то миг я подумала, что очнулась. Меня окружали деревья, раздавался птичий щебет, но я не понимала ни одного возгласа. Это ошарашило, как если бы из памяти вдруг исчез родной язык.
«Сон», – пронеслось в голове, и тело как-то сразу оказалось внизу, на влажной траве.
Чтец
Мир сузился до стен моей квартиры. Я спал и просыпался. Иногда рядом был Асфодель, иногда нет. Он ничего не говорил. Я тоже молчал.
Раньше книжные башни дарили мне блаженное чувство отгороженности от всего на свете – приятное дополнение к моим собственным стенам. Но теперь потрепанная ограда пестрела трещинами и целыми провалами, а башни неприятно давили на сознание: того и гляди рухнут, засыплют образовавшуюся пустоту и помешают тебе пройти, если ты вернешься. Выбираться из них, однако, не было ни сил, ни желания.
Гробовое молчание Асфоделя убивало робкую надежду, что все образуется. Он не смотрел мне в глаза. Сторонился. Совсем как от Медсестры-Птицелова.
Я находился в полном упадке духа, и если меня что и радовало, так это то, что по крайней мере малышка Лилия вышла из этой истории целой и относительно невредимой, если не считать злополучной аварии. После ночного происшествия Асфодель, презрев принцип «женщины и дети прежде всего», сперва занялся мной, и какое-то время Лилия находилась у меня дома, глядя огромными глазами на книжные башни и сооружая из них нечто вроде спортивных лестниц. Асфодель такого кощунства долго не выдержал и, как только моя персона перестала требовать ежечасного внимания, сдал Лилию с рук на руки бабушке.
Когда зазвонил телефон, я подумал, что это она – и отвернулся к стене, заранее решив не отвечать. Лилия в порядке, и незачем мне больше подвергать их опасности.
Асфодель взял трубку и некоторое время молча слушал. Затем позвал:
– Маркус. Ответь.
Его голос был таким вымученным, что я сразу протянул руку. Если подумать, я и Асфоделю доставил немало проблем, не хватало теперь еще делать его своим секретарем.
Звонок превзошел все ожидания. Хотя собеседник первым делом представился, сперва я не понял, кто
